Аполлон Еропкин - Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 [litres]

Оказалось, что как раз в то время, когда пароходик наш совершал этот рейс, и произошел ужасный взрыв. Несколько человек просителей, ожидавших в приемной министра, пострадали. Меня же спас лишь случай: не приехал бы Покровский в Министерство финансов вовремя и не задержал меня на эти полчаса, я также был бы уже в приемной у Столыпина.

Закон 3 июня

Правительство пришло к убеждению, что вторую Думу необходимо распустить и чем скорее, тем лучше, ибо работать она не хотела и не могла, а в народ своими прениями вносила большую смуту. Но недостаточно было ее распустить, ибо третья Дума могла собраться еще более левой, уже не «народной мести», а какого-нибудь «народного восстания».

Надо было подумать об исключении [141]избирательного закона в Думу. И здесь министр Столыпин проявил свою решительность, не остановившись перед изменением конституции [142]. По этому серьезнейшему вопросу мною была составлена обстоятельная записка, с которой я и отправился в Петербург, чтобы доставить ее Столыпину, что мне и удалось исполнить через его брата [143], работавшего в «Новом времени».

Я доказывал в записке, что невозможно предоставлять участь выборов и участь Думы одним крестьянам, которые давили всех своей численностью и которые в то же время представляли столь благодарный материал для агитации. Необходимо выделить крестьян в особую курию [144]по примеру земских выборов и распределить число выборщиков так, чтобы крестьяне были представлены пропорционально владеемой ими земле (цензовая система).

Именно такая система и была принята в новом избирательном законе в Думу [145]. К сожалению, и в новом законе была допущена новая ошибка, а именно: в землевладельческую курию были зачем-то втиснуты и духовные лица, не имевшие с ней никакой связи. Впоследствии эта ошибка дала себя знать, но уже с обратной стороны, со стороны правой реакции, действовавшей через архиереев.

3 июня 1907 года вторая Дума была распущена; обнародован новый избирательный закон и назначены выборы в третью Государственную думу. Левым оставалось укладывать чемоданы, ибо крестьяне на свои места, конечно, не пустили. Еще бы: десять рублей суточных!

По новому закону мы приобретали шансы вновь попасть в Государственную думу, ибо шансы левых были сведены до минимума. Нам, октябристам, предстояла лишь борьба с кадетами, которые начиная с первой Государственной думы и выступления их депутата Петрункевича – кстати, это было единственное его выступление – навсегда усвоили себе тактику соглашения с левыми, а не с нами.

Я считаю, что эта тактика их была ошибочной, но с левыми у буржуазной партии не может быть согласия, ибо все миросодержание их слишком различно, и их идеологии не могут быть смешаны: масло в воде всегда всплывает наверх. Последующие события второй революции служат лучшим подтверждением моего мнения: кадеты погибли вместе с буржуазией, ибо сами были буржуа. На этом большом вопросе мне еще придется подробно остановиться. Я лишь отмечаю теперь всю ложность кадетской тактики в период Государственных дум, отвергавшей всякое соглашение со столь конституционной партией, как октябристы.

Я думаю, что значительную долю нерасположения необходимо отнести на счет личной неприязни лидеров этих партий: Милюкова и Гучкова. Я же считаю, что принципиально октябристов от кадетов разделяли лишь два основных вопроса: всеобщее избирательное право (знаменитая четыреххвостка [146]) и принудительное отчуждение частновладельческих земель.

Впоследствии события показали, на чьей стороне была правда. Учредительное собрание было создано по этой четыреххвостке по рецепту автора этого избирательного закона Кокошкина. Что же получилось? Учредительное собрание сплошь оказалось левым и даже с наклоном к большевизму [147]; лишь на крайних правых скамьях маячило несколько унылых фигур кадетов, прошедших от больших городов. Это последнее обстоятельство очень характерно: значит, деревня не признала кадетов, а признала Ленина. Учредительное собрание просуществовало один день и было разогнано большевиками, а сам Кокошкин был ими же убит. Так окончилась знаменитая четыреххвостка.

По второму вопросу о принудительном отчуждении владельческих земель, начало его применения на практике выпало на долю кадетского министра земледелия Шингарева [148]в его роковом циркуляре о принудительном засеве пустующих земель. Прямым последствием этого циркуляра было отобрание всей помещичьей земли. Шингарев был также убит большевиками.

Так сурово расправилась жизнь с этими двумя пророками кадетской программы.

Не ясно ли, что октябристы были правы, все время доказывая неприемлемость для буржуазных партий этих социалистических полулюдей. Октябристы были людьми практики и хорошо знали русскую деревню, тогда как кадеты были теоретиками, которые импонировали своим либерализмом.

Почему, например, Прогрессивная партия [149], отколовшаяся от октябристов (ранее она именовалась Партией мирного обновления [150]), потянулась к союзу с кадетами? Партия эта микроскопическая, никакого влияния никогда не имевшая и даже неизвестно, на какие круги населения опиравшаяся. Обыкновенно на выборах они проходили под чужим знаменем октябристов; а уже в Думе они образовывали свой кружок, тяготевший к кадетам.

А про Польское Коло [151]и говорить нечего: если они и состояли в союзе с кадетами, то лишь потому, что те обещали им автономию. Во всем остальном их идеология была правее октябристов: когда профессор Герценштейн развивал свой проект о принудительном отчуждении владельческих земель, то Польское Коло выслало на трибуну одного из серьезнейших своих ораторов [152]– профессора Петражицкого [153], который в чисто научной речи доказал всю утопичность этого проекта. Польское Коло так и порешило: вы у себя в России производите какие угодно эксперименты с землей, это – ваше дело; но Царство Польское оставьте в покое, это – наше дело; у нас кодекс Наполеона [154], и право собственности священно и неприкосновенно. Кадеты проглотили эту пилюлю.

В этом и заключалась основная разница в программе кадетов и октябристов: голосование и земля. Этими положениями своей программы кадеты чрезвычайно дорожили и ни в каком случае не хотели ими поступиться. Между тем октябристы, более практичные и ближе стоявшие к русской деревне и русскому мужику, отлично сознавали всю утопичность этих условий кадетской программы.

Ко времени третьей Думы определялась такая группировка партий: центр – конституционно-буржуазная партия октябристов; направо – монархические партии нескольких оттенков, т. е. националисты, приемлющие Манифест 17 октября, и правые, отвергающие его, стоящие на почве неограниченного самодержавия. Это – революционеры справа; между прочим, Николай II им вполне сочувствовал, тем и объясняется опала графа Витте, якобы вырвавшего от царя Манифест 17 октября. Затем, на левой стороне – социалисты всех оттенков, начиная с трудовиков, куда главным образом вербовались крестьянские депутаты, вообще мало разбиравшиеся в политических группировках, пошедшие туда за посулами даровой помещичьей земли.