Алексей Иванов - Сердце Пармы [litres]

Пермяки и русские остановились, молча разглядывая друг друга. Пянтежский князь был сутул, длинноволос, совершенно сед, но умные, светлые глаза его глядели спокойно, без старческой слепоты и усталости. За спиной воеводы в боевые порядки строились ратники, выставляли щиты, укладывали на тетивы длинные стрелы.

– Это Пемдан, князь Пянтега, уважа… – зашептал Нелидову подоспевший толмач.

– Надо, воевода, хрыча в полон брать и сразу на приступ, – перебивая толмача, громко заговорил Вострово. – Пока очухаются, мы уже ворота выбьем, стену повалим, в городище ворвемся. Побегут нехристи как ошпаренные.

– Не хвались, на рать едучи, боярин, – усмехнувшись, вдруг негромко заговорил по-русски Пемдан. – Здравствуй, воевода Гаврила.

– И ты, князь Пемдан, здравствуй, – немного опешив, поклонился Нелидов.

– Глянь-ко, идол по-нашему болбочет!.. – деланно захохотал Вострово, торчавший на коне среди пеших, как пень на вырубке.

– Помолчи, боярин! – зло одернул его Нелидов.

Пемдан даже не глянул на Вострово.

– Если вы к нам с миром пришли, то мы рады принять вас гостями, – продолжал Пемдан, и Нелидову вдруг стало неловко.

– Пока я и сам не знаю, кем мы пришли – друзьями или врагами, – сказал Нелидов. – Коли покоритесь… – он замолчал, почувствовав нелепость этих слов: «Покоритесь – будем друзьями».

– Покоряются все люди… судьбе. И победители, и побежденные.

Нелидов не знал, что ответить.

– Я человек простой, – наконец выговорил он. – А ты, я вижу, мудрец. Разве ж мне тебя на словах одолеть?

– Тогда на мечах попробуй, – посоветовал Вострово.

– Не мучай себя, – сказал Пемдан, видя замешательство воеводы. – Князь Пестрый умный муж, раз поставил во главе войска тебя, а не этого спесивого человека. – Пемдан кивнул на Вострово. – Я отвечу на те вопросы, которых ты не можешь задать. Мы уважаем князя Михаила за разум и справедливость. Но мы не пойдем защищать его от вас, потому что рознь между вашим хаканом Иваном и князем Михаилом рождена не пармой и парме не нужна. А мы поклоняемся Пянтегу – Кедровому духу пармы. Но в знак уважения мы не предадим князя Михаила и не пойдем против него с вами. Если князь Михаил отстоит себя, мы будем ему рады. Если нет – то поможем ему, но как человеку, а не как князю. Если князь Пестрый будет побит, мы с миром выпустим его вон, хотя на нем кровь людей Уроса; но мы не будем мстить. А если он победит, то мы будем смотреть, справедлив ли он в княжении. Если нет – тогда возьмемся за меч. Если да – то будем давать ясак, как и прежде. Но это не значит, что мы ему покоримся. Мы просто примем его как часть своей судьбы, а ей мы и без князя Пестрого покорны. Я понятно сказал?

Вострово в досаде плюнул на землю. Нелидов измученно снял шлем и вытер мокрый лоб.

– А мне чего делать? – беспомощно спросил он.

– Будь гостем и жди. От тебя ничего не зависит. Победит Пестрый – и ты без боя победишь. Побьют Пестрого – и тебе убегать, даже если ты разоришь и сожжешь наш город.

– Гос-споди, куда меня бог занес!.. – в сердцах сказал Нелидов, думая: «Хорошо, что моя дружина меня не слышит!..»

– Князя Пемдана вся Пермь уважает как мудрейшего… – шепнул сзади толмач, но воевода отпихнул его локтем.

– Вон там, воевода, на шутёме ставь свое войско. – Пемдан указал рукой. – И близко, и места достаточно. А к закату жду тебя в своем доме.

Вострово хмыкнул.

– А ты, боярин, не думай врасплох на Пянтег нападать, – обратился к нему Пемдан. – На ваших мечах кровь Уроса. Пянтег уважаем в нашей земле. Он не попомнил вам зла и вышел к вам с открытой душой. Если же вы его вероломно обманете, предадите город мечу и надругаетесь над священной рощей, то дальше на своем пути вам придется с боем брать каждое селение, каждую охотничью избушку. На вас падет проклятие пармы, и каждая еловая иголка будет целить вам в сердце.

– Коли мы боялись того, так сюда бы не пришли, – надменно ответил Вострово.

– Чтобы нас одолеть, тебе придется вырубить всю парму. А зачем вашему хакану мертвая пустыня вместо цветущей земли?

Боярин уже разинул рот отвечать, но воевода оборвал его:

– Хватит!

Полки дружно двинулись на поле за городищем. «Да-а, с таким князем здесь частоколы не нужны», – думал по пути воевода. Ему было стыдно оттого, что перед Пемданом он почувствовал себя мальчишкой, которого оттаскали за уши и прогнали на полати.

– Тряпка ты, воевода, – презрительно бросил Вострово.

– Помолчи!.. – вспылил Нелидов. – «Тряпка»!.. Пянтег наш, а за ним и прочие городища покорятся! И все это – не пролив ни капли крови православных!

– Ею победы омываются и укрепляются! – гордо заявил боярин, но воевода лишь обессиленно махнул рукой.

«Вот оно, пермское колдовство, – убеждал он себя. – Заморочили, по рукам и ногам связали». Но в душе Нелидов в это колдовство не верил. Он немало повидал в Устюге пермяков. Так же, как и прочий люд, те пили и ели, торговались, хитрили на таможне, прятали товар, заливались брагой, дрались или, увязнув в долгах, сидели в порубе на цепи. Не в колдовстве тут было дело. Здесь, среди родной пармы, пермяки вдруг показались Нелидову совсем не такими, как дома. Они словно бы обрели какую-то вторую душу, непознаваемую глубину. Здесь был другой мир, и люди были не его частью, а им самим, его ипостасью, что ли. «Эх, – корил себя воевода, – почто князь меня во главе поставил? Я – надтреснутый человек. Мне то ли Москве послужить охота, то ли на печи полежать; то ли людей сберечь, то ли повоеводить. И согрешить, и чистым остаться. Коль ратник – так руби, коль воевода – сиди в Устюге и купцов потроши… Надо было Вострово над войском ставить. Тому все ясно: пермяк? – голову снимай! Или же самому князю Пестрому идти сюда. Он того же поля ягода: Москва велела – коси, коса». И еще Нелидов вдруг испытал странное чувство уважения к никогда не встречавшемуся ему князю Михаилу Пермскому. Как же он, православный, не теряя веры, правит этой многолукавой, премудрой и грозной пармой?

Вечером воевода и боярин отправились в Пянтег, захватив с собой десяток стражников. Нелидов не мог оставить Вострово на стану, хотя и знал, что боярин пришелся Пемдану не по душе. Если бы воевода поехал один, то раскол между ним и боярином стал бы неизбежен, и войско развалилось бы и погибло по частям, когда боярская рать навлекла бы пермский гнев и на рать воеводскую.

Княжеский дом был обширен, крыт еловым лубом. Сени из плотного ивового плетня вели в просторную, хотя и низкую, горницу, куда надо было спуститься по двум земляным ступенькам, забранным досочками. В противоположных углах горницы громоздились две глинобитные печи – чувалы с деревянными дымоходами. Вдоль стен тянулись лавки, на которых сидели гонцы, ожидающие воеводу и боярина. Здесь были соликамский есаул, посадские старосты и выборные из Усть-Боровой, Верх-Яйвы и Мошевых деревень, пермяки из Кондаса, Пыскора, Сурмога, Урола, Майкора и Мечкора, Шакшера, Кудымкара, Касиба. Пемдан скромно притулился в стороне и наблюдал.