Юлия Верба - Троеточие… [litres]

– Ну, происхождение не пропьешь, – отозвалась Ксюха, – но можно попробовать. Наливай, – махнула рукой. – Людка, рассказывай, шо такая грустная? Что, жо́них не пишет?

– Да каждый день пишет, – отозвалась Женя, – пургу всякую. Вот задурил голову – к нему собралась.

– И куда?

– Так, не закудыкивайте дорогу! – встряла Нила, притащив на стол миску картошки в мундирах. – Наруливайте картошеньку, пока теплая, – угощала.

Ксеня грустно улыбнулась:

– «Картошеньку»! Женька, а ты помнишь, так мама всегда говорила. Царствие ей небесное. Ладно, где вы едете, Канавская? – обратилась к Людке.

– Во Владивосток. А там дальше Находка, может, Сахалин.

Ксеня за секунду побледнела, сжала губы и рявкнула:

– Жень, и ты молчала?! Я с тебя удивляюсь!

– А что? – насторожилась Людка.

– А ничего! – отрезала Женя. – Просто место это памятное для тети Ксени. Она там в войну отсиживалась.

– Не отсиживалась, а зарабатывала, – взъярилась Ксеня, – и Ваньку Аниного растила, и мужа нашла! И… – почти беззвучно прошептала она, – и маму… похоронила… – Она помолчала. Потом заговорила:

– Хорошее место. Знаковое. Езжай. Все получится. Там работы и внимания любым бабам – с головой. А ты у нас красотка, еще и такая языкатая.

– Я же к Толику!

– Ну так и что? Работать будешь, пока он там между островами челночит. Чего сидеть-скучать? А там связи, товары из Японии случаются по приятной цене, крабы, икра – хоть сама там наешься, – она уже улыбалась.

Через пару часов, уже на выходе, как только Женя отлучилась до ветра, Людка шепнула Ксене:

– Теть Ксеня, а чем чернила выводятся? Ну, штемпельная краска?

Та вскинула бровь и покосилась на внучатую племянницу:

– Смотря с чего… Если бумага рыхлая, можно чинкой аккуратно. Если белая, то хлоркой с водой. Но пятно может остаться или дырка, или чернила поплывут, так что тут надо буквально иголкой.

Людка с горящими глазами согласно кивала:

– Нет, там хорошо рыхлая. А ставить печать – это на ластике ее резать?

Ксеня с интересом смотрела на Людочку. В ней удивительным образом перемешались черты двух семей. Эти водянисто-голубые глаза, тонкий длинный нос и белая кожа – чисто Петькина немецкая порода, зато от материнской беззубовской достались острые осколки математического ума и предприимчивости, да и взгляд у нее был совершенно семитский, с поволокой. Наша девочка. Не такая беззащитно-добрая и неприспособленная, как Нилка. С перцем, как Фирочка.

Ксения Ивановна довольно ухмыльнулась и, приподняв из миски последнюю картофелину, сказала неожиданно:

– Картошенька, детка.

– В смысле? В мундирах?

– Сырая. Режется отлично и что на срезе делает, если водой не залить?

– Синеет! – восторженно прошептала Людка.

– Я надеюсь, там ничего криминально подсудного? Государственные тайны не продавай… – Ксюха выдержала паузу, – …задешево.

Людка заговорщицки подмигнула:

– Секретный чертеж паркетно-шлифовальной машины я унесу с собой в могилу. Это так. Надо в образовании недочеты подправить.

Ксеня крепко обнимет на прощание племянницу:

– С богом, деточка! Эти края для нас как родные. Пусть тебя любят там так же, как меня. Даже больше.

Людка всхлипнула. Ксеня божественно дорого пахла заграничными духами, цветочным мылом, и даже горячее спиртовое дыхание после Жениного абрикотина было сладковатым.

Людка пошла в комнату снять парадную вязанку, чтобы не намочить рукава на мытье посуды. Из кармана выпала бумажка – Людка наклонилась и всхлипнула. Ее тетка-бабка умудрилась незаметно сунуть ей в карман двадцать пять рублей. Ну, теперь и ехать не страшно.

– Владивосток, на седьмое, – отчеканит Людочка и запихнет в прорезь окошка пачку десятирублевок с пригоршней мелочи и студенческим. Кассирша пересчитает деньги, раскроет студенческий и пошевелит губами, читая: – Канавская Людмила Иосифовна?

Людка готова была рухнуть в обморок: «Неужели заметила?»

– С вас еще пятьдесят копеек за билет…

Когда Тося в гостиничном номере Владивостока увидит ее штамп «дневное» вместо «вечернего», он не поверит своему орлиному зрению и поднесет студенческий к глазам:

– Но как?

– Чинкой и картошкой, – гордо ответит жена «декабриста».

– Ювелир! – присвистнет Верба.

– Это наследственное – от бабок. Одна – художница, вторая – шахер-махер.

– А твоя – кто из них?

– Женя? Никто. Просто железный тиран из бухгалтерии, не то что сестры…

Людка поселилась в дешевой гостинице – Толик заходил в Совгавань примерно раз в неделю.

А на Мельницкой появился новый ритуал. Людка писала каждый день и, несмотря на то что письма шли чуть больше недели, приходили они ежевечерне. Нила торжественно перечитывала их вслух в конце ужина, за чаем. Иногда, если содержание письма было не слишком горьким, а Людка ведь в одиночестве в чужом холодном городе люто тосковала по дому, на чтения приглашались особо приближенные дворовые мадам, вроде Любки-морячки или Полины Голомбиевской.

«Мамочка, напиши, пожалуйста, рецепт блинчиков, не Жениных налистников, а твоих, простых. У меня тут плитка маленькая. Хочу Тосю удивить…»

– Налистники ей чем не угодили? – хмыкнула Женя. – Ей же двадцать! Как можно не уметь оладьи жарить! Она что, в лесу жила?

– А моя мама рассказывала, что вы, мадам Косько, вообще ничего не умели, и ваша мама вместе с тетей Ирой и тетей Ривой вам рецепты слали. Хотя вы тоже жили.

– Так мама никого к плите не подпускала! И вообще, мне было восемнадцать, и голодно!

– А у нее там прямо московский гастроном! Это у вас порода такая – поздно на кухню приходить.

– Ой, – презрительно покосилась Женя, – кто бы говорил! Травоядная, ты что, кроме салата с огурцами, готовить умеешь? Яблочко порезать?

– Ша! Тишина в избе-читальне! Вы будете слушать дальше? – зазвенела Нила и продолжила: – «А в магазинах здесь странно. Морская капуста, а обычную вообще не найдешь и, мам, специально для тебя – в мясном продается козлятина!» Так и написано: «Представляешь, вяленый козел…»

Бабы прыснули от смеха.

А Люда, впервые увидев витрину, просто хохотала до слез. Местные деликатесы ей показала Надя. Первая и единственная дальневосточная подружка – ровесница из Керчи, с похожей историей. Она приехала еще в прошлом году к своему любимому и за три месяца развила бурную деятельность. Вместе с Людой они не только ходили смотреть на козлятину, но, по выражению Надьки, еще за ней убирали. Она быстро сообразила, что жить в гостинице – это выброшенные деньги, а уходить в съемную комнату – еще хуже, и устроилась горничной сразу по месту жительства. Женщины, тем более молодые и сильные, были, мягко говоря, в большом дефиците. И вакансий в гостинице – с десяток. Так Надя получила бесплатное жилье и карманные деньги. Там они с Людочкой и познакомились, прямо в номере.