Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Нравится ему и доктор, он добрый. Его голубые глаза заглядывают прямо в душу, даже когда он возвышается над Эрвином, сбривая волосы, а потом взвешивая и измеряя его. Потом он бреет Исаака. А последней маленькую Галинку с рыжими густыми кудрями, которая не хочет ни на кого смотреть.

В этот день Эрвина кормят пять раз. Даже не верится. Ему показали красивую белоснежную кровать в спальне и сказали, что на ней будет спать только он. Неужели такое возможно? Эрвин хотел бы остаться здесь навсегда. На следующий день он идет в школу, и, когда ему приходится ждать в коридоре, пока священник занимается с польскими детьми, никто не бьет его за то, что он распял Иисуса.

В школе никто не трогает мальчика из приюта Корчака. Все знают, кто такой Корчак, все читали его детские книги, слушают его передачи по радио.

И в большом белом доме тоже никто не дерется, не кричит на тебя, не ворует твои вещи. Но больше всего Эрвину нравится, когда пан доктор сидит на солнце и слушает его. Он разрешает Эрвину садиться рядом, будто они отец и сын, и мальчик может говорить, о чем захочет, а пан доктор слушает и кивает.

Он больше не ждет лучшей жизни. Лучшая жизнь уже началась. Каждую субботу он навещает маму, у нее теперь комната в большом доме на Сенной, где она работает горничной. С ней вместе там разрешено жить только двум его сестрам. Эрвин рассказывает маме, что интересного произошло за неделю. Он хорошо учится. Все говорят, что он умный. Кто ж знал?

У него появились друзья, много друзей. Однако он замечает, что та новенькая, Галинка, всех сторонится. Бродит по двору, стриженная как ягненок, глядя вдаль и напевая себе под нос, будто старается убедить всех, что ей нравится одиночество. Эрвин хорошо знает, как тяжело не показывать виду, что тебе плохо, что ты голоден и одинок. Он пытается заговорить с ней, но мальчишки дразнят его и смеются. Уж не влюбился ли он?

Проходит два месяца, потом три, другие дети больше не зовут Галинку поиграть. Забывают о ней. Как маленький призрак, она бродит по краю двора, а Эрвин чувствует, что с каждым днем влюбляется в Галинку все сильнее.

И тут пан доктор устраивает большой переполох. Он совершает нечто ужасное. Сажает Галинку на высоченный шкаф в библиотеке и уходит. Ей никак не спуститься самой. Что же делать?

Вокруг шкафа собирается целая толпа девочек. Они пытаются придумать, как помочь Галинке, подбадривают ее. Эрвин же несется сломя голову за Мишей. Ведь молодой воспитатель такой высокий. Одним движением Миша снимает девочку и ставит на пол. Она уходит, окруженная толпой подруг и нянечек, которые радостно кудахчут над спасенной.

В библиотеку входит пан доктор, и Эрвин догадывается, что тот наблюдал за ними из коридора. Все эти странные фокусы он всегда устраивает с определенной целью.

Теперь Эрвин понимает, что задумал доктор, и его сердце переполняется благодарностью. С сегодняшнего дня Галинка больше не будет одинокой и забытой. Ее волосы отросли и теперь заплетены в две толстые пушистые золотисто-рыжие косички, нос и лоб покрыты задорными веснушками. С каждым днем нежная и добрая Галинка нравится Эрвину все больше.

За то, что пан доктор посадил ребенка на шкаф, он должен предстать перед детским судом. Восьмилетний Эрвин выступает в защиту доктора. Как же хорошо он говорит, его глаза блестят от возмущения, своей пламенной речью он почти убеждает весь зал в невиновности пана доктора. Однако тот отвергает его защиту.

– Правила одни для всех, – возражает он. – Вы должны назначить мне такое же наказание, какое получают дети, если совершат подобный поступок. Все должно быть по справедливости.

Эрвин и его друг Сэмми Гоголь, умытые и причесанные, при полном параде, стоят у окна и видят, как в ворота входит пани София. Заметив ее, они сразу же кричат пану Мише и несутся во двор, чтобы встретить девушку.

– Ну что, на Маршалковскую, в музыкальный магазин? – спрашивает София, а мальчики окружают ее и наперебой рассказывают каждый свое. Она смотрит на Мишу. Он улыбается в ответ, будто хочет сказать: сегодняшний день мы проведем вместе.

Родители Сэмми были талантливыми музыкантами. Сев за пианино, мальчик может подобрать на слух любую мелодию. Изо дня в день Миша видит, как новичок стоит у окна на верхней лестничной клетке и слушает, как во дворе соседнего дома, где живут поляки, мальчик играет на гармонике.

– Если б я мог, – шепчет он Мише за ужином, – я бы купил себе такую же. Если б у меня были деньги.

– Но ведь у тебя есть деньги, – напоминает Эрвин. – Разве у тебя не выпало два зуба с тех пор, как ты живешь здесь? Разве ты не знаешь, что, когда ты отдаешь зуб пану доктору, он делает запись в тетрадь и откладывает для тебя злотый?

У Сэмми загорелись глаза. Собственные деньги. Он резко поворачивается к пану Мише, на маленьком длинноносом лице с торчащими по бокам большими ушами вспыхивает надежда.

– А этого хватит?

– Должно хватить.

И вот они отправляются выбирать для Сэмми гармонику. Путь лежит через Саксонский парк, впереди шагают мальчики. Эрвин невысокий, плотно сбитый блондин с круглыми блестящими голубыми глазами. Сэмми повыше, у него длинный нос с горбинкой, торчащие уши, на голове темные тугие кудри. Эрвин, энергично размахивая руками, пустился в рассуждения, как провернуть выгодную сделку. Сэмми внимательно слушает его советы, как нужно торговаться и не уступать, кивает в ответ.

На Маршалковской, где полно солидных учреждений и лавок, они заходят в музыкальный магазин и покупают блестящую гармонику с красивым глубоким звуком.

Сэмми несет ее, будто святыню. После первых попыток вместо свистящих звуков у него наконец получается вывести трель знакомой мелодии. София аплодирует – они с Мишей идут позади мальчиков.

Внезапно их внимание привлекает толпа вокруг газетного киоска, люди буквально выхватывают свежий номер из рук продавца.

На плакате перед стойкой для газет второпях нацарапана от руки главная новость.

Гитлер аннексировал Австрию.

– Может, теперь он успокоится, – говорит София, хотя настроение у всех испорчено.

Несколько недель спустя Гитлер вводит войска в Чехословакию и объявляет Судетскую область частью рейха.

– Почему никто в цивилизованном мире не делает ничего, чтобы остановить этого сумасшедшего? Что еще придет ему в голову, куда он направится дальше? – возмущается госпожа Розенталь, штопая на кухне чулки.

Господин Розенталь выключает радио. Худощавый, с сединой в волосах, он энергично трясет рукой с зажатой в ней трубкой.

– Все эти заявления, что часть Польши исконно немецкая земля, – пустые слова, не больше. Он никогда не посмеет войти в Польшу.