Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

У булочной уже собралась очередь. София закидывает голову и подставляет лицо теплому солнцу. На балконе, облокотившись на перила, стоит женщина, играет граммофон.

Внезапно воздух на улице разрывается от пронзительного воя сирен. Очередь у булочной тут же исчезает, люди разбегаются по домам. София, спотыкаясь, тоже бросается к дому, подгоняемая нестихающим воем.

На лестничной клетке Еленюк останавливает ее, вцепившись в руку.

– Пани Вассерман, по радио такие новости!

От нее исходит затхлый запах кухни, которую никогда не проветривают.

– Вот придут немцы, тогда Украину снова зауважают.

Миша уже спускается Софии навстречу. На нем майка и пижамные брюки, волосы торчат в разные стороны.

– Скорее в подвал! – Он старается перекричать дикий вой. Громко топая, они сбегают вниз под неумолчный рев сирен. Несколько взрывов сотрясают дом.

– Значит, это правда, – говорит мужчина в длинном черном пальто, когда они оказываются в подвале. – Гитлер нарушил договор, напал на русских. Это его главная ошибка. Скоро русские выпроводят его восвояси.

В городе стоит нескончаемый шум автомобилей, грузовых и легковых, русские отступают на восток. Военные закладывают взрывчатку, сжигают и уничтожают все, что может пригодиться наступающей армии вермахта. Из тюрьмы НКВД, что в нескольких сотнях метров от их дома, слышатся выстрелы и крики.

К утру следующего дня вдобавок к нарастающему зною над городом нависает мрачная, пугающая тишина.

Раздается стук в дверь. Перед ними стоит Еленюк, она вне себя.

– Не могу ничего узнать о брате. Что с ним сделали? Мы, родственники, целый день стояли под окнами тюрьмы, кричали, звали, но нам больше не отвечают. Погодите, вот придут немцы, – грозит она, размазывая слезы по грязному лицу. – Тогда русские за все заплатят. Мы столько выстрадали, мы, чистокровные украинцы.

Она хватает Мишу за руку, пальцы ее тонкие и жесткие.

– Одно я знаю точно, пан Вассерман: лучше немцы, чем русские. У меня родственники на Восточной Украине. И мы знаем, что творил там Сталин в тридцать третьем году. Забирал у крестьян все зерно, чтобы накормить Москву, вы и представить не можете таких ужасов. Погибли миллионы. Из-за голода тогда становились людоедами, пан Вассерман. Люди были похожи на скелеты, и это дело рук Сталина и евреев-коммунистов. Ах да, вы же евреи.

Она уходит, оставляя их в замешательстве. И в волнении. Жара усиливается, улицы пустеют, в ожидании немцев все сидят по домам. Со стороны тюрьмы НКВД идет ужасный запах.

– Что нам делать? – произносит София, глядя из окна на опустевшую улицу. – Собираться в дорогу? Но куда?

Воздух начинает дрожать, и скоро уже отчетливо слышится грохот танков, рев мотоциклов. Слишком поздно.

Немцы въезжают во Львов, словно в летний лагерь, молодые и загорелые, здоровые солдаты в бледно-зеленой униформе с черно-серебристой отделкой на вороте. Во главе колонны – украинский батальон СС «Нахтигаль». Сидя на танках «Пантера», солдаты улыбаются и поют украинские песни – бравые красавцы-львовяне возвращаются на родину.

Из окна Миша и София видят, как молодые женщины в летних платьях и старушки в белых платочках дарят им цветы. Мужчины радостно отдают честь, конечно же, они вспоминают старые добрые времена, когда счастливо жили при цивилизованных австрийских немцах.

И все это время из тюрьмы в конце улицы распространяется нестерпимая вонь. Выйдя из дома, Миша видит толпу перед тюремной стеной. Жара усиливается, зловоние становится невыносимым.

Внутри произошло что-то ужасное, и вот-вот все раскроется.

Ночью с лестничной клетки внезапно слышится шум и возня. Женщина плачет, кого-то тащат вниз.

– Это у Коэнов, – говорит Миша.

Соседей из большой квартиры на верхнем этаже выгоняют прямо на улицу.

Миша встает и проверяет, заперта ли дверь.

Утром на лестничной клетке они встречают взвинченную госпожу Еленюк с покрасневшими от слез глазами. Она хочет сказать что-то Мише на ухо. Он чувствует на щеке ее влажное дыхание.

– Знали бы вы, что творили в тюрьме эти евреи, – шипит она. – Груды трупов. Священник распят на стене. Эти евреи из НКВД убили тысячи невинных людей. Звери, они убили и моего родного брата. Теперь во Львове нет места евреям, – повторяет она, – нет места.

Она уходит. Лицо у Софии совсем белое.

– Это предупреждение? Что значат ее слова?

– Не знаю. Нужно выяснить.

Миша натягивает куртку.

– Не ходи. Это опасно.

– Опасно ничего не знать.

По улице Казимежа к тюрьме Бригидки движется разъяренная толпа, люди возбужденно переговариваются. Ночью на стенах домов появились плакаты. «Украина для украинцев. Долой Москву, поляков, армян и евреев». Он читает и не верит глазам. Неужели украинцы всерьез думают, что нацисты позволят им править страной самостоятельно, а сами удовольствуются лишь мягким ненавязчивым протекторатом?

Стоящие у ворот тюрьмы люди зажимают рты платками. Тяжелые дощатые тюремные двери широко распахнуты. Миша прикрывает лицо рукавом, чтобы не чувствовать вонь, и идет вперед. Ряды тел лежат во дворе под палящим солнцем. Женщины в летних платьях, мужчины в костюмах выносят из тюрьмы все новые тела, вынимая трупы из неглубоких могил во дворе. Вот госпожа Коэн с испуганным лицом смахивает веткой грязь с мертвого тела.

Миша смотрит вокруг, застыв в оцепенении. Несколько женщин в крестьянских платочках причитают над грязными, с провалившимися глазницами трупами.

Эсэсовцы стоят в тени, небрежно придерживая новенькие винтовки, а человек с желто-голубой повязкой на рукаве истерично кричит на женщину-еврейку. Он несколько раз ударяет ее, она съеживается и умоляюще просит о чем-то. Высокий офицер в безупречном кителе с белой окантовкой с силой бьет по лицу тяжелым металлическим прутом какого-то насмерть перепуганного еврея, бьет так, что кровь и куски кожи разлетаются в стороны.

Миша уходит от тюремных ворот. Воздух, казалось, накаляется от ярости. На улицах то и дело вспыхивают беспорядки. Жаждущие мести и крови местные украинцы свирепо набрасываются на евреев, которых гораздо меньше. Молодчики с желто-синими повязками бьют их палками, сбивая с ног. С какой-то женщины сорвали почти всю одежду и за волосы волокут по тротуару.

Прижатый толпой к стене, Миша проталкивается сквозь массу людей, чтобы добраться до дома. На него не обращают внимания. Все смотрят, как толпа удаляется от лежащего неподвижно на дороге человека, его темная кровь стекает в решетку на мостовой. На бордюре сидит обнаженная девочка-подросток, она что-то выкрикивает в ответ на издевательства толпы, а мать пытается натянуть на нее куртку. С других женщин, убегающих от толпы, тоже сорвали одежду, их толкают и пихают, лица их разбиты, из носа идет кровь.