Олег Велесов - Гражданская рапсодия. Сломанные души

— Я? Я… Нет, что вы. Мы вместе ехали сюда. Я имею ввиду, на Дон. В одном вагоне.

Парфёнов притворно выдохнул, лукавство из его глаз исчезло.

— Кажется, я понимаю. Вы Катя. Ну конечно. Так вот вы какая.

— Какая?

— Красивая. Владимир говорил о вас.

— И что он говорил?

— О, не беспокойтесь, воспитание штабс-капитана Толкачёва не позволит ему говорить о женщине дурное. Даже если эта женщина — враг. Но вы же не враг, верно?

Катя смятенно качнула головой. Какой же она враг? Скорее наоборот, она друг, союзник. Они вместе служат одному делу и по определению не могут быть врагами. А этот командир батальона Парфёнов… Он просто шутит над ней! Ну конечно!

— Я не враг, — Катя нахмурилась.

— Только не обижайтесь, — Парфёнов приложил руку к груди. — Когда красивая барышня оказывается столь близко, я начинаю нести чушь. Поэтому прошу простить меня и… Знаете, при вокзале есть ресторанчик. Хотите кофе? В знак примирения, я приглашаю вас на чашечку.

Сначала Катя хотела отказаться, но потом подумала, что кофе — это то, чего она не видела уже недели три, с тех самых пор, как уехала из дома, и ничего страшного не случится, если она выпьет одну чашечку в компании этого симпатичного штабс-капитана, к тому же являющегося командиром Владимира.

И Катя согласилась.

— Если вы вдобавок угостите меня пирожным, это будет самый лучший день в моей жизни.

— Договорились.

В ресторане было холодно и накурено. Почти все столики оказались заняты. Посетители сидели в пальто, в шинелях. Концертная эстрада пустовала, и только совсем юная девочка, пассажирка, наигрывала на рояле вальс ре бемоль мажор Шопена. Парфёнов и Катя с трудом нашли место в дальнем конце зала у буфета за бочкой с декоративной пальмой. Дерево давно не поливали, листья завяли и поникли. Официант, одетый не смотря на холод в тонкую шёлковую рубашку, принёс кофейник, две чашки и вазочку с сахаром. Парфёнов попросил пирожных. Официант пожал плечами, извинился и сказал, что пирожных нет, потому что все кондитерские в городе закрыты, но он может подать бутерброды с маслом или сыром. Парфёнов и Катя дружно отказались.

— Вот видите к чему приводят революции, — разливая кофе по чашкам, сказал Парфёнов. — В первую очередь они лишают людей сладкого. Хорошо хоть не лишают нас этого божественного напитка.

Катя потянула носом. Бог мой, какой аромат! Она сделала маленький глоточек и замерла, впитывая в себя кофейный вкус. Если бы это могло длилось вечно! Если бы только могло! Но даже кофе когда-нибудь кончается.

— Вы с Владимиром друзья? — с сожалением отставляя чашку, спросила она.

— Думаю, да, — Парфёнов откинулся на спинку стула. Он выглядел уставшим, что не удивительно, но бодрился, и кофе ему был нужен даже больше, чем Кате.

— Давно вы знакомы?

— Нет, не очень. Около трёх месяцев.

— Разве можно за столь короткое время стать друзьями?

— О, чтобы стать другом, достаточно одного поступка, чтобы стать врагом — одного слова.

Это походило на афоризм, но, скорее всего, являлось домашней заготовкой, рассчитанной оказать впечатление на недалёких девиц. Катя не любила заготовок и не считала себя недалёкой, поэтому произнесла холодно:

— Как это банально. В Смольном институте нам преподавали афористику. Мы читали и заучивали афоризмы Ларошфуко, Уайльда и даже Фридриха Ницше, и подобной безвкусицы там не встречалось.

Однако холод в её голосе прозвучал иронично, и оба они рассмеялись. Женщина за соседним столиком обернулась с раздражением и что-то пробурчала мужу. Тот отмахнулся.

— Вы упомянули о поступке, — напомнила Катя. — Владимир совершил нечто неординарное?

— Почему он? Почему вы считаете, что поступок мог совершить он, а не я?

— Потому что именно вы заговорили об этом.

Парфёнов снял фуражку, положил на край стола. Официант воспринял это как знак, подошёл узнать, угодно ли гостям ещё что-либо. Катя отрицательно покачала головой, а Парфёнов как будто не заметил его. Он протянул руку к пальме, погладил лист.

— На самом деле ничего такого не было, — проговорил он как бы нехотя. — Я проигрался. Бывает. Вы когда-нибудь играли в тотализатор? И не играйте. Владимир ссудил мне деньги. Мне — совершенно незнакомому человеку… Извините, Катя, за сравнение, но сейчас вы похожи на околоточного надзирателя. Эти ваши вопросы. У меня начинает формироваться стойкое ощущение вины перед вами.

— Вы игрок?

— Это было всего раз. Я был пьян, разочарован и не хотел жить.

— Любовь?

— Интрижка. Хотя в тот момент думал, что любовь. К счастью, нашёлся человек, который заплатил мои долги и дал возможность проспаться. Ещё кофе?

— Да.

Парфёнов взял кофейник, наполнил Катину чашечку.

— С вами легко разговаривать, Катя. Легко делиться прошлым и думать о будущем. Словно мы знакомы вот уже целую жизнь. Я завидую Володе.

Кате показалось, что Парфёнов снова пытается оказать на неё впечатление, но интонации в голосе говорили о его искренности, и она не знала, что ответить на это. Они сидели друг против друга, пили кофе и смотрели в разные стороны.

— Владимир пригласил меня в театр, — наконец сказала Катя. — Мы не договорились, где встретимся снова, и я думала, что он найдёт меня сам. Но вот уже несколько дней, как завершились бои, а от него нет никаких известий. Я беспокоюсь. Понимаете? Владимир мне показался человеком, который держит слово, и поэтому я стала склоняться к тому, что с ним случилось нечто непоправимое. Если бы он был ранен или… Но это не так, иначе вы бы мне об этом сказали сразу. Так? А раз не говорите… Случилось что-то иное?

Парфёнов взял фуражку в руки, смял. Сейчас он выглядел смущённым. Говорить о том, где находится Толкачёв и что является причиной его отсутствия, он не хотел, и явно тяготился тем, что всё-таки должен это сказать.

— Как вам это объяснить, даже не знаю. Главное, не думайте о нём плохо, договорились?

Катя кивнула. Парфёнов выдохнул.

— Его обвиняют в одном… скажем так, проступке. Начато служебное расследование. Он не виноват, поверьте, но чины из штаба хотят во всём разобраться, и сколько будет длиться разбирательство, никто сказать не может. Боюсь, Катя, вы не скоро попадёте в театр.

Это было лучше, чем услышать, что Толкачёв ранен. Катя почувствовала, что дышать становится легче, а пальма на самом деле не такая уж и завядшая, просто при дневном освещении она выглядит несколько скукоженной. Если поливать её чаще… На эстраду поднялся мужчина в дорожном костюме. На его появление зал отозвался аплодисментами, кто-то даже выкрикнул преждевременное «браво». Мужчина встал рядом с девочкой, нагнулся над клавишами и сделал несколько быстрых пассов, извлекая из рояля знакомую мелодию. Девочка пробежалась пальчиками по басам, и они заиграли в четыре руки сначала медленно, почти невесомо, а потом разгоняясь всё быстрее, быстрее…