Олег Велесов - Гражданская рапсодия. Сломанные души

— Стихи. Новый автор.

— Радуница, — прочитал Парфёнов название. — О чём пишет?

— Не знаю пока, не читал. Петербуржское издание, не представляю, как оно здесь оказалось. Могу одолжить тебе, хозяйка против не будет.

— Спасибо, не получится. Батальон переводят обратно в Ростов, так что я прощаться к тебе. Когда теперь увидимся…

К семи часам пришёл Липатников. Он взял привычку заходить каждый вечер после ужина. Сначала это выглядело как дружеское посещение, но с недавних пор у Толкачёва возникло подозрение, что причиной его ежедневных визитов является не он, а хозяйка. Милая женщина всё так же ставила чайный прибор в гостиной, но уже не на двоих, а на троих, и по глазам её было видно, что она с нетерпением ожидает прихода Алексея Гавриловича. Липатников всегда приносил что-нибудь к чаю: пряники, сушки, баночку варенья — но и без этих подношений он был желанным гостем. Домна Ивановна расплывалась в улыбке, делала реверанс, правда, в каком-то чересчур упрощённом варианте, и приглашала всех к столу.

Чаепитие проходило чопорно, разговоры велись ни о чём, во всяком случае, заезженные фразы о погоде, о ценах на продукты и прочая бытовая шелуха навевали скуку. Каждый раз, выждав, пока часы пробьют восемь, Толкачёв порывался уйти в свою комнату, но Липатников и Домна Ивановна в один голос уговаривали его остаться. Видимо он нужен был для какого-то церемониала, без которого эти двое людей обойтись пока не могли. И он оставался. Благо были и приятные моменты. Толкачёву нравилось сидеть в широком кресле, в котором раньше, по словам Домны Ивановны, сиживал её отец, горный инженер, и слушать, как потрескивают дрова в камине. Этот треск всегда приводил его к мыслям о Кате. Глядя в огонь, он представлял её такой, какой видел в последний раз: серьёзную, задумчивую. Этот образ волновал его, и он уплывал в мечты, в которых они с Катей всегда стояли рядом.

Так было и в этот вечер. Пришёл Липатников, вынул из-за пазухи кулёк со сладостями. Домна Ивановна по обыкновению расшаркалась, повторяя «Ну что вы, ну что вы!», а Липатников, сняв шинель и пригладив редкие волосы на голове, любезно предложил ей руку, чтобы провести в гостиную. Всё двигалось по укоренившемуся распорядку: чай, камин, разговоры. Толкачёв подсел ближе к огню, закрыл глаза. Воображение начало вырисовывать портрет девушки. Сначала возникли нечёткие контуры: овал лица, припухлые губы, волосы плавно спадают на плечи. До этого момента Толкачёв всегда доходил легко, но потом начинались трудности. Он никак не мог воспроизвести взгляд Кати. То он получался слишком влекущим, то слишком вызывающим, и тогда эта девушка походила на Лару. Контуры становились жёсткими, губы сжимались и презрительно кривились. А в настоящей жизни взгляд Кати отдавал спокойствием; даже когда она волновалась или становилась недовольной, спокойствие из взгляда не уходило, и это более всего радовало Толкачёва.

В дверь позвонили. Толкачёв открыл глаза. Домна Ивановна плавно проплыла мимо него через гостиную и спустя минуту вернулась.

— Володенька, это к вам. Офицер.

Толкачёв вышел в коридор, Липатников и Домна Ивановна с любопытством последовали за ним. У входных дверей стоял Шапрон дю Ларре. Ротмистр нетерпеливо сопел носом и покачивался на каблуках. Когда Толкачёв вошёл, он выпрямился и отчеканил:

— Господин штабс-капитан, генерал Марков требует вас к себе. Поторопитесь, пожалуйста, его превосходительству необходимо отбыть на совещание во дворец атамана, и он хочет видеть вас немедленно.

Толкачёв надел фуражку, снял шинель с вешалки.

— Что за срочность?

— Без рассуждений, пожалуйста, — обрезал ротмистр.

— Ступайте, не беспокойтесь зря, — произнёс Липатников. — Если Сергей Леонидович вызывает, стало быть, и в самом деле вы ему очень нужны.

— Да, да, вы уж поспешите, — поддакнула Домна Ивановна. У обоих был такой вид, будто они знали чуть-чуть больше, чем положено простым обывателям, и знания эти не имели в себе какого-то негатива.

Толкачёв надел шинель, застегнул ремень, подумал, что арестованным ремень не полагается, ну да не являться же перед генералом распоясанным, и вышел на улицу. У подъезда стояла коляска, часовой лениво прогуливался вдоль фасада, несколько человек, не понятно гражданские или военные, курили возле крыльца. Порыв ветра прогнал по дороге снежный вьюн, и стих.

Дверь лазарета распахнулась, часовой встрепенулся, взял на караул. В свете фонаря мелькнул человек в войлочной куртке и высокой белой папахе — Белый генерал, как успели прозвать Маркова среди добровольцев. Натягивая на ходу перчатки, он сбежал с крыльца и уже поставил ногу на подножку коляски. Шапрон дю Ларре взмахнул рукой.

— Ваше превосходительство!

— А, ротмистр. Долго ходите… Ну, и где наш пленник?

Толкачёв торопливо подошёл к генералу.

— Ваше превосходительство, штабс-капитан…

— Ну, ну, полно, Толкачёв, полно. Вы это угодничество бросьте, не люблю.

Марков сел в коляску, кучер потянул вожжи, но генерал тронул его за плечо, останавливая.

— Вы же знакомы с Некрашевичем?

— Так точно.

— Ступайте сейчас к нему. На днях он отправляется в Матвеев Курган с особой миссией и ему нужны отчаянные люди. Думаю, вы достаточно отчаянный человек.

— Осмелюсь напомнить, ваше превосходительство, — потянулся к Маркову Шапрон дю Ларре, — штабс-капитан Толкачёв находится под домашним арестом. Выезд за пределы города ему запрещён.

— Спасибо, ротмистр, я это запомню, а пока можете идти. И вы, Толкачёв, тоже идите, а уж куда — решайте сами.

Кучер щёлкнул вожжами, и коляска покатила в сторону Платовского бульвара. Часовой облегчённо выдохнул, достал из-за пазухи кисет, начал скручивать сигарету.

— Я бы на вашем месте не спешил исполнять поручение генерала Маркова, — сказал Шапрон дю Ларре. — Из-под ареста вас никто не освобождал. Покинув город, вы совершите преступление, и тогда в дополнении к прочему вас будут судить за побег.

Толкачёв обернулся. Окна квартиры Домны Ивановны светились теплом. Там ждал его горячий чай с вареньем, широкое кресло и камин. И спокойствие. А что предложит Некрашевич? Отчаянные люди совершают отчаянные поступки, которые не всегда заканчиваются успешно. Но может быть так будет лучше?

Толкачёв повернулся к адъютанту.

— Знаете, Алексей Генрихович, мы вроде на одной стороне, а послушать вас, так начинаешь в этом сомневаться.

Шапрон дю Ларре хмыкнул и быстрым шагом направился к крыльцу. Уже поднимаясь по ступеням, он, не оборачиваясь, коротко бросил:

— Некрашевича вы найдёте на первом этаже, комната три.

Дверь купе приоткрылась и приятной внешности девушка, выставив перед собой продуктовую тележку, произнесла с улыбкой: