Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

«Казаки Фома Акулинин и Климен Андреев за всеми увещеваниями оказались упорными противу Правительства недачею подписки. Казаки эти наказаны шпицрутенами через 1000 человек 3 раза и сосланы в армейские полки в г. Пензу, в 5-ю пехотную дивизию».

Казак не вдруг решился тревожить спящего Аржанухина. Приметно робея, потряс, легонько тыкая пальцами в плечо:

— Степан Дмитрич, от Юламана возвратились. Степан Дмитрич… Давечась наказывали не прозевать. Вот грех-то какой, как заспалось…

Запав в сонную голову, весть о Юламане произвела надлежащее действие — есаул вскочил, схватил висевший на гвозде сюртук и, налетев на казака, выскочил на крыльцо. Сквозь наспанные отеки подглазных мешков Аржанухин увидел неспешно едущих верховых: султана Баймухамета Айчувакова, султана Доржана Абулмукминова, Джанклыча Уразакова, есаула Падурова, купца армянина Шахмирова, письмоводителя Биккинина…

— Где Плешков?! — есаулу показалось, что на крик обернулся вышечный казак, на самом деле его расслышал, а скорее всего, просто угадал по губам разве что вышедший за ним на крыльцо Илья Мельников.

Никто не отозвался. Падуров махал здоровой рукой, вторая покоилась на перевязи.

— С ними разговора — что с хвостом воловьим султанами-то, — смело проговорил молодой адъютант.

— Где Плешков? — Аржанухин повернулся к казаку, и тот с ужасом разобрал поблескивающие на мешках слезы.

— Я… мож… мож, припозднился, а?

Меж тем всадники подъехали к крыльцу, и соскочивший с коня Падуров кинулся обнимать Аржанухина, они были знакомы, но не это сейчас было главным — есаул кинулся бы на шею любому русскому, не окажись здесь Аржанухина.

— Чертовски хочу есть. Ну прямо-таки зверь! Чего-нибудь нашего!

— Есаул, за вами был послан еще урядник Плешков?

— Это мой ангел. Он служит под вашим началом, Степан Дмитриевич?

— Что?! Что вам известно? Он жив? Как случилось, что он пропал?

— Пропал?!

— Петр Андреевич из степи не вернулся. — Аржанухин покачал головой, как бы прося прощения у собеседника за столь неприятную для него весть.

Увидя, что ни султаны, ни известный по линии киргизец Джанклыч не спешиваются, Аржанухин сам направился к ним.

— Будьте гостями, — проговорил он, прежде всего обращаясь к брату хана Ширгазы.

— Надо в аулы, Степан Дмитрич…

На форпосте, кроме Падурова, остался еще хорунжий Биккинин. Вечером он постучал и попросил Аржанухина выйти к нему.

— Мятежник Юламан называл Джанклыча участником при нападении на отряд…

— Какой отряд?

— Тептярских казаков… Тот, на который было нападение при речке Чингирлау, Степан Дмитриевич.

Аржанухин еле сдержался, чтобы не размозжить голову письмоводителю, так издевательски звучало его преуведомление, когда Джанклыч уже преспокойно отдыхал в аулах, в недосягаемости для власти есаула.

— Подайте по сему рапорт в Пограничную комиссию. Здесь же об сем помалкивайте, иначе, когда из Оренбурга велят мне задержать Джанклыча — сделать это будет трудно. Как случилось, что урядник не поехал с вами?

— Утром Юламан сказал, что Плешков уже отъехал, но мы скоро нагоним его…

— Хорошо, завтра поговорим подробнее.

Вернувшись к Падурову, есаул застал его все еще за столом.

— Значит, не пришлась вам мятежная еда?

— Да уж прививаться стал… Ну так вот, скажу далее… — вознаграждая себя за месяцы тяжелых дум и страхов, Падуров позволил себе легкий тон. — Сперва завладел мной удалой киргизец Чоки, и это еще ничего — цель-то была высвободить родственника. Он и залучился моей головой для торга. А интересно, право, пошло б начальство на обмен? Жаль, я так и не узнаю, сколь ценят меня.

— Вы не можете сетовать на нелюбовь. Буквально все были потрясены случившимся. Петр Кириллович сильно встревожился столь дерзким нападением и принял деятельное участие в вашем высвобождении…

— Да, да, конечно.

Совсем недавно положение свое он оценивал куда безрадостнее. Узнав о требованиях Юламана, состоящих ни мало ни много в возвращении всей территории, приращенной к России занятием Новоилецкой линии, он пал духом и написал одной близко стоящей к Эссену особе: «…я знаю, что сие дело невозможное, но чтоб батыр тот отпустил меня, сделайте милость, упросите Петра Кирилловича, чтоб ему теперь отказа не писать, а сказать, что оное прошение представится государю, и что оттуда последует, он особливо будет уведомлять…» Падуров старался выгадать время и боялся, что резкий отказ даст повод Юламану отправить есаула в глубь степей или продать в Хиву.

— Как бы я хотел пожать руку уряднику… Не передай он той записки…

— Плешков сам, добровольно вызвался поехать в скопище Юламаново, — сказал Аржанухин.

Падуров кивнул, как бы и это принимая на себя. Потом он встал, медленно пересек горницу. Скинув сапоги, завалился на кровать и вскорости захрапел.

«По предположению Оренбургской Пограничной Комиссии для выручки из плена полкового есаула Падурова отправились мы в киргизскую степь с Новоилецкой линии… следовали до кочевья тархана Юламана Тленчина 12 дней. Во время сего пути неизвестного рода киргизцы человек до пятидесяти преследовали нас, по-видимому, с вредными намерениями, но достичь не могли. По прибытии в аул тархана Юламана, находившийся близ речки Сагиза, мы его в оном не застали, он отправился для отыскания украденных у него 25 лошадей. Через 14 дней после нашего прибытия приехал Юламан: спрашивал, имеем ли мы предписание от господина Военного губернатора. Мы объявили, что такового предписания не было по причине отсутствия его Высокопревосходительства, потом вручили ему, Юламану, предписание Пограничной Комиссии, которое заставил он прочитать, и как в оном дается ему знать, что по всем своим просьбам получит он разрешение чрез Высокостепенного хана Ширгазы Айчувакова, то объявил нам, что для него не принято получать от хана предписания, причем насчет оного отозвался очень невежливо и дерзко и поносил в глаза бывших с нами султанов: Баймухамета Айчувакова, Доржана Абдулмукминова, Бачана Абулгазина и киргизца Джанклыча, за хитрости, происки и разорение киргизцев, даже угрожал лишить их жизни и истребить всю родню и тут же приказал им выйти из кибитки и ожидать решения в ближних аулах, что они беспрекословно и исполнили.

Юламан продержал нас трое суток, обходился с нами хорошо и удостоверил, что Падурова непременно отпустит. Между тем беспрестанно твердил, что он не разбойник, а ведет войну против России за устранение линии по реке Илеку, внутри коей прежде он с киргизца ми имел удобные места для продовольствия скота, а теперь должен кочевать в бескормных степях, что для них все равно умирать ли с голоду или погибнуть за свои поступки и что если не будет отдана в пользу ордынцев Новоилецкая линия, не сняты кордоны, находящиеся при Узенях и Камыш-Самаре и не будет возвращен в Орду султан Арунгазий, который один только может остановить киргизцев от хищничества и содержать их в мире и порядке, то ордынцы не перестанут разорять себя взаимно и делать набеги на линию.