Имоджен Кили - Белая мышь [litres]

– Я никогда не пила дешёвое шампанское, Денден, но ты был прав, мне это нужно сейчас.

Денден высвободил одну руку, поднял в воздух ногу и стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Это мой любимый цирковой трюк. Всегда, когда я сгорал от ненависти к своей грешной натуре – а это случалось каждый раз, когда меня влекло к какому-нибудь мальчику, то есть каждый день без исключения, – я шёл и вис на верёвке. Без страховки. После этого, побывав на грани, я снова чувствовал себя живым.

– Ощущение, что ты всему миру говоришь «да пошёл ты!», – сказала Нэнси и ухнула, слушая во тьме эхо собственного голоса. Это её развеселило, и она засмеялась.

– Так и есть! И пусть тебя не мучает чувство вины, Нэнси, даже если тебе придётся собственными руками убивать этих ублюдков. Не забывай это ощущение! Это чувство выхода за грань помогает выжить. Да, мне нравится спать с мальчиками, а мне все говорят, что так нельзя. А тебе все говорят, что тебе надо сидеть дома, что это у мужчин должна бурлить кровь, это в них есть воинственный дух. Да пошли они все. Оседлай свой гнев и никогда не позволяй, чтобы тебя за него стыдили.

– Спасибо, Денден! – Он понял. Он понял, каково это – быть ею. Она тоже отпустила одну руку, и её зашатало. Когда удалось вернуть равновесие, Нэнси почувствовала прилив удовольствия. – Но когда ты говоришь такие вещи, ты становишься похож на доктора Тиммонса, разве нет?

– Ах ты злющая ведьма! – застонал он. – Меня ещё никто в жизни так не оскорблял.

И их смех эхом разнёсся над бездной.

Не успела она в полном изнеможении – но от этого не менее триумфально – войти в лагерь, лечь и закрыть глаза, как её снова разбудил Денден.

– Нэнси, тревога! Пойдём!

Влезть в одежду и сапоги оказалось невероятно сложно. Это не похмелье – нет, нет, сэр, просто недосып, вот и всё… но почему так ярко светит фонарь? А в лагере тихо, слишком тихо. Что происходит, чёрт возьми?

– Нэнси!

– Господи, да иду я.

Она вышла из палатки и увидела, что Денден уже идёт в лес в направлении горячего источника и зовёт её за собой. Она проверила кобуру и пошла за ним. Может, Форнье поймал шпиона и хочет, чтобы она помогла его допросить. Или Денден решил, что допрос пора прекратить… Мысли крутились в её сонной голове, пока она шагала по тропе. Послышались ещё чьи-то голоса. Слов не расслышать, но тон угадывался – расслабленный, даже счастливый. Так в чём же тогда..?

Она свернула на открытое место и увидела старый автобус, который они угнали вчера вечером.

– Мы же оставили его вчера внизу! Каким образом он оказался наверху?

Здесь собрались все маки, включая Форнье, испанцев и Тардивата. Все были грязны как черти, но невероятно довольны собой.

– Мы его сюда затолкали! – с энтузиазмом доложил Жан-Клер.

Форнье вынул изо рта сигарету.

– Подумали, вам не помешает личное пространство, капитан. Мы его немного для вас обустроили.

Впервые он обратился к ней по её званию, и его тон не был оскорбительным. И впервые он сделал это на трезвую голову.

– Спасибо, – от души поблагодарила она.

Все ждали, пока она зайдёт внутрь, чтобы своими глазами увидеть через окна, понравится ли ей результат их трудов. Они убрали несколько рядов сидений, а оставшиеся сгруппировали так, чтобы сделать пространство более жилым. За водительским сиденьем появился импровизированный стол из ящика, вокруг которого полукругом были расставлены сиденья – здесь очевидно угадывалось место для приёма гостей. За этой зоной у окна появились полки в виде ящиков, поставленных друг на друга. Кто-то даже догадался сорвать цветов, засунуть их в пустую жестяную банку и поставить поверх этой конструкции. А в задней части они сдвинули два ряда сидений, соорудив нечто похожее на спальное место. Поперёк него лежала ночная рубашка, скроенная из длинных шёлковых полосок, и два сложенных одеяла.

Она взяла в руки ночную рубашку. Ткань была невероятно тонкой. Перекинув её через руку, она вышла наружу. Мужчины смотрели на неё, как нетерпеливые щенки.

– Чёрт подери, ребята, это фантастика!

Они загалдели и снова начали хлопать друг другу по спинам.

– Хорошо, пойдём готовить завтрак, – объявил Денден, потирая руки. – Дадим возможность капитану обустроиться.

Смеясь и толкаясь, как школьники по пути домой, большая часть мужчин отправилась в лагерь.

– Тарди? – окликнула его Нэнси.

Тардиват отделился от группы и вернулся к ней, опустив глаза. Она подняла руку с ночной рубашкой.

– Ты сшил её из моего парашюта. Тардиват, она прекрасна, но это же для твоей жены.

Нэнси приложила её к щеке и провела рукой по струящимся складкам. Он улыбнулся – так улыбается мастер, довольный, что его работу оценили.

– Как и всё, что я делаю, капитан, но она не сможет её надеть. Моя жена умерла в сорок первом. Я уверен, что она была бы рада отдать её вам.

К горлу подступил ком. Нэнси не могла вымолвить ни слова.

– Спасибо, – только и выдавила она.

На его лице отразились блики восходящего солнца.

– Пожалуйста, капитан. Всегда рад.

Он повернулся и пошёл наверх, не ожидая от неё никакого ответа. Нэнси смотрела ему вслед. Теперь они – Форнье и все его люди – принадлежат ей. Они пойдут за ней, они будут её слушать, а когда во Францию войдут освободители, она предоставит в распоряжение Лондона отряд тренированных и дисциплинированных бойцов и партизан.

Вкус победы должен быть сладким, но Нэнси ощущала какой-то мрачный привкус. Осознав, что крепко сжимает в руке ночную рубашку, она вспомнила момент, когда всё, чему её учили на тренировках, одержало над ней верх, и она нанесла тому немцу удар по горлу. Она закрыла глаза. Хватит. Это было необходимо. Если она хочет воевать наравне с мужчинами, ей придётся принять и последствия. Да, находясь в Лондоне, легко кричать, что надо убивать нацистов. Когда пришлось это сделать своими руками, все оказалось сложнее, чем она предполагала. Чёрт. Причина, из-за которой она возненавидела нацистов, заключалась в их презрении к человеческой жизни, в их жестокости. А теперь ей приходится учиться испытывать презрение к их жизни, не думать о том, что охранник, которого она убила, или тот, чья кровь после выстрела Форнье залила ей всё лицо, были самыми обычными людьми, у них были матери и жёны, и, возможно, они просто оказались втянутыми в процесс, сути которого и сами не понимали до конца. Но какая альтернатива? Напоить их чаем и проявить понимание? Отправить их домой, пожурив за то, что они вторглись на чужую территорию и убивают её жителей? Нет. Ей нужно вобрать в себя часть их жестокости. Ей нужно принести в жертву… что? Уголок своей души.

Что ж. Она согласна.