Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

Рауль резко остановился:

– Как бы не так! Есть разница, малыш. Гражданские бегут, военные отступают, улавливаешь?

Они шагали по середине шоссе, за занавесками на некоторых окнах угадывались силуэты, вдоль стены мышкой проскользнула женщина, вошла в дом и захлопнула за собой дверь. Появился и сразу исчез мужчина на велосипеде. Поток беженцев двигался в отдалении, местные, все, кто решился, уже сбежали.

Метрах в ста впереди показался выезд из деревни. Казалось, департаментская дорога заглянула в Ананкур по недосмотру и торопилась покинуть его. Ориентируясь на колокольню местной церкви, Рауль и Габриэль повернули налево, потом направо и оказались на крошечной площади, почти всю ее занимала паперть. Двери булочной-кондитерской остались нетронутыми, а вот стальную штору на витрине табачной лавки изуродовали и подняли до середины.

– Нет, только не это! – крикнул Габриэль, угадав намерения Рауля, но тот уже лез внутрь.

Габриэль со вздохом уселся на каменную ступеньку. От усталости у него заныло сердце, и он прислонился к двери. Солнце пригревало, навевая сон.

Разбудила его дрожь земли. Сколько он спал? Приближался тяжелый грузовик, Габриэль вскочил, метнулся к лавке и поднырнул под железную штору. На узком прилавке валялись вскрытые коробки и картонки, в воздухе стоял густой винный дух.

Габриэль резко повернул голову, увидел, что грузовик въезжает на площадь, сделал шаг, другой, дрожа всем телом.

– Ох, старина… – прохрипел Рауль.

Совершенно пьяный капрал лежал у открытой двери подвала, не в силах сфокусировать взгляд, вокруг него валялись выпавшие из карманов упаковки с сигарами.

Габриэль наклонился:

– Поднимайся, нельзя тут оставаться.

Водитель затормозил – неужели хозяин вернулся?

Слева раздался металлический грохот.

В лавку ворвались трое солдат, оттолкнули Габриэля, вздернули на ноги Рауля, припечатали обоих к стене, держа за горло.

– Мародеры! Грабите, пока другие сражаются! Мерзавцы!

– Подождите, мы не… – начал было Габриэль, но получил удар в висок и на несколько мгновений перестал видеть.

– Забирайте этих подонков… – приказал появившийся офицер.

Солдаты тычками выгнали их на улицу, бросили на землю и начали избивать ногами, потом подняли, и Рауль остался стоять, хотя и сильно шатался, а Габриэль держался руками за голову и ни на что не реагировал.

Их протащили по тротуару до машины и загрузили в кузов, трое солдат навели на них оружие, другие пинали носками тяжелых ботинок под ребра.

– Все, ребята, поехали, с них хватит… – велел офицер.

Грузовик тронулся, но солдаты не успокоились, все молотили и молотили Рауля и Габриэля, срывая на них злобу и страх перед будущим, а они только пытались защитить ладонями затылки.

Луиза поразительно быстро привыкла к мысли о том, что у Жанны был ребенок, рожденный до замужества. Истории о забеременевших девушках и тайных абортах рассказывали все, кому не лень, они случались и в «приличных» семьях и выплывали на свет божий, когда умирал глава семьи и нотариус зачитывал его завещание. Так с чего бы Бельмонтам быть исключением? Ее убивал ужасный поступок матери, но она скоро поняла, что думает не о ней, а о вдове Тирьон. Прошло три дня, а ей все никак не удавалось забыть недобро-высокомерный взгляд серых глаз. Она без конца прокручивала в голове мучительный разговор, не понимая, что именно причиняет ей самую сильную боль.

«Да что ты говоришь?! – удивился мсье Жюль, узнав правду. – От ребенка отказались?»

В этот момент Луиза осознала, как все было на самом деле: в противоположность мадам Тирьон, мсье Жюль был совершенно искренен. Жена доктора уверяла, что от ребенка отказались, но Луиза не сомневалась: это не вся правда.

Она кинулась в мэрию.

Город был в тревоге: в разгар дня магазины закрылись, продавцы опустили железные шторы на витринах, как обычно делали перед демонстрацией. Люди торопливо шли по улицам с брезентовыми противогазными сумками через плечо. Продавец газет выкрикивал: «Ожесточенные атаки немцев на севере!» Зеленщик укладывал в грузовичок чемоданы.

В этот час ратуша должна была работать, но двери неожиданно оказались закрыты. Луиза зашла в кафе, посмотрела телефонный справочник и спустилась в метро. Было три часа дня, вагоны брали с бою, поезда внезапно останавливались между станциями, то и дело гас свет, женщины испуганно вскрикивали, мужчины пытались их успокоить. Лампы загорались, освещая бледные напряженные лица, пассажиры перешептывались, как в церкви, летняя жара словно бы переместилась под землю, чтобы доконать парижан. «Моя невестка не хочет уезжать из-за своего старшего – у него экзамены», – сказала одна женщина другой, а та ответила: «Муж хочет дождаться конца недели, но сегодня уже четверг…»

Поезд снова тронулся, унося людскую тревогу и страхи дальше по рельсам.

Здание приюта для детей-отказников располагалось на улице Анфер [51] Rue d’Enfer (фр.) – дословно – Адская улица. , 100, – о чем только думала парижская власть, размещая тут несчастных сирот!

Дом имел форму подковы и благодаря внутреннему двору, одинаковым окнам и тяжелым дверям походил на гигантскую школу. Двое такелажников складывали в крытый брезентом кузов грузовика опечатанные коробки, дверь привратницкой была заперта, и все это, вместе взятое, производило впечатление запустения. Луиза вошла в холл с высоченным, как в церкви, потолком, услышала топот ног на лестницах, заметила объявления, исчерканные стрелками, и прочла категорические указания кому-то от кого-то, столкнулась с медсестрой и группкой монахинь. Одна из них сообщила, что комнаты архива находятся в южном, административном, крыле.

– Не уверена, что там кто-то есть…

Луиза посмотрела на большие часы, висевшие на фронтоне, – до конца рабочего дня было еще далеко – женщина перехватила ее взгляд и добавила:

– Многие чиновники взяли отпуск. – Она ухмыльнулась. – Некоторые уехали, никому не доложившись.

Луиза поднялась по широкой лестнице, не встретив ни души. Под крышей, на четвертом этаже, было нестерпимо душно, несмотря на открытые окна. Она постучала, не дождалась ответа, толкнула дверь и вошла, напугав своим появлением архивариуса.

– Посторонним сюда вход запрещен!

Луиза мгновенно оценила ситуацию и улыбнулась, хотя терпеть не могла пускать в ход это оружие. Чиновник, молодой человек лет двадцати, нес на себе клеймо «вечного мальчика» и был из тех неуклюжих юнцов, про которых, не сомневаясь, говорят – вылитая мать. Улыбка посетительницы заставила его покраснеть до ушей. В темном и пыльном помещении, где господствовали папки с документами и скука, живая улыбка казалась солнечным зайчиком в океане печали.