Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

– Сторожи́, – велел Рауль Мишелю. – Если кто появится, разрешаю его сожрать…

Он исчез.

Прошел час, второй. Габриэль и в мыслях не держал, что товарищ мог бросить его. Нога ужасно болела и так опухла, что до нее было страшно дотрагиваться, грозное слово «гангрена» не шло из головы, но в Рауле он не сомневался.

Около четырех Мишель сделал стойку, понюхал воздух и смылся, а через двадцать минут привел Рауля. Он шел от реки, ругаясь, как извозчик, и волок за собой лодку, которую нашел выше по течению.

– Пойдем на веслах? – спросил ошарашенный Габриэль.

– Нет, весла к лодке не прилагались.

Рауль совсем выбился из сил, вспотел и был грязен, как черт из болота, но сделал только полдела.

– Думаю, Мишель с нами не расстанется…

Через несколько минут запряженный пес плыл через Луару и тянул за собой лодку с двумя беглецами. На противоположный берег он выбрался совсем без сил, рухнул на траву, вывалил язык из пасти и тяжело, со всхлипами дышал, а Рауль сидел рядом и гладил его, уговаривая взбодриться:

– Подумаешь, спасение на водах, ты же не слабак какой-нибудь, чтобы околеть от такого пустяка!

Габриэль, припадая на раненую ногу, тащил из лодки «мыльный» ящик.

Собаке было по-настоящему плохо, сказывались недоедание и тяжелые физические усилия.

В местечко под названием Ла-Серпантьер вошли двое мужчин. Один опирался на самодельный костыль из обломка найденной в поле деревяшки, другой тащил тележку с умирающей собакой. Из пяти домов ставни были открыты на окнах одного, и они позвонили в дверь.

Им открыла очень старая женщина. Вернее, приоткрыла на несколько сантиметров – мало ли кто мог появиться на пороге в это смутное время.

– Что вы хотели?

– Нам нужен врач, мадам.

По реакции хозяйки можно было подумать, что она даже слова этого не слышала много десятков лет, а уж живьем не видела доктора с самого рождения.

– Вам… нужно в Сен-Реми… Может, там кто и остался…

Чтобы попасть туда, им пришлось бы вернуться на восемь километров назад. Старушка оглядела Габриэля, заметила и костыль, и перевязанную ногу, но мнения не изменила:

– Идите в Сен-Реми.

Она уже собиралась закрыть дверь и тут заметила за спиной Рауля ящик с Мишелем, наклонилась, прищурилась, вглядываясь, и спросила:

– У вас там собака, да?

Рауль отодвинулся в сторону:

– Его зовут Мишель, и он совсем ослабел, вот мы его и тащим, не бросать же друга.

Женщина едва не расплакалась от умиления:

– Господь милосердный…

– Боюсь, у него скоро откажет сердце…

Она суетливо перекрестилась, прикусила сухонький кулачок, как будто хотела что-то сказать, но никак не могла решиться.

– До Сен-Реми мы не доплетемся, умрем по дороге! – Рауль решил надавить на жалость.

– Вы… вам нужно к отцу Дезире.

– Он доктор?

– Нет, святой.

– Я бы предпочел врача. Или ветеринара.

– Отец Дезире творит чудеса.

– Тоже неплохо…

– Найдете его в часовне Беро.

Она указала на уходившую влево узкую дорогу.

– До лагеря меньше километра.

Мимо летного поля время от времени проходили местные жители, в основном крестьяне, они пересказывали услышанные по радио новости охранникам и заключенным, все еще ожидавшим приказов из центра.

Так они узнали, что немцы пригрозили разрушить столицу и под давлением этого обстоятельства было заключено перемирие. На всех общественных зданиях якобы заменили французские флаги нацистскими, со свастикой, а по улицам ездят машины и, в отсутствие газет, вещают через громкоговорители, сообщая населению о том, что боши заняли Париж.

Прошел день, другой, третий, и, наконец, ко всеобщему удивлению, в воскресенье около полудня подъехали двадцать грузовиков одной из частей 29-й пехотной дивизии. Прибывший полковник сообщил, что имеет приказ переместить заключенных в Бонрен.

Для Фернана и его людей все и вправду закончилось.

Как только капитан Хауслер подтвердил, что миссия считается выполненной, Фернан пригласил всех к палатке, которую уже разбирали солдаты, жал руки, спрашивал, кто куда собирается. Одни решили ехать в столицу, другие выбирали путь на юг, но никто не собирался возвращаться на службу, тем более что единственный командир сказал: «Пока, ребята, увидимся, и удачи всем!»

Он отвел в сторону старшего капрала Борнье:

– Насчет приказа убить заключенного… Это было грязное дело…

Борнье потупился.

– Забавно получается, – продолжил Фернан, – когда ты выполняешь приказы, часто бываешь полным кретином, а если требуется проявить инициативу, вдруг отлично справляешься…

Борнье благодарно улыбнулся.

Фернан дружески похлопал его по плечу, повесил на плечо вещмешок и отправился в путь.

Он чувствовал себя грязным. О нет, не в метафорическом, а в прямом смысле слова, потому что два дня не мылся по-человечески и от него воняло, как от медведя. Ничего, выйдет к Луаре, найдет укромное место и искупается. Фернан спустился по тропинке к воде, достал припасенное мыло, снял рубашку, ботинки с носками и закатал до колен брюки.

Луара величественно текла между холмами, и этот мирный пейзаж утешал душу.

К пяти вечера Фернан добрался до Сен-Реми-сюр-Луар. Накануне супрефект Луазо уехал из Монтаржи с инспекцией, результат которой оказался удручающим. Пообщавшись на местах скопления беженцев со смертельно усталыми чиновниками, он реквизировал муниципальный гараж, нашел столы, опустошил школьные запасы бумаги (карандашей не нашлось) и «вселил» туда социальные службы.

Фернан хотел было предложить свои услуги, но передумал. По мере приближения к часовне Беро его сомнения и тревоги таяли, а думать он мог только об Алисе. Все-таки человек – странное существо: несколько дней назад он готов был угнать грузовик и помчаться к жене, а сегодня зачем-то затеял мытье, как будто оттягивал минуту встречи…

В мешке, поверх кучи стофранковых купюр, лежала «Тысяча и одна ночь».

Рауль Ландрад сильно осложнил себе задачу, решив толкать, а не тащить мыльную тележку. Она все время виляла, он изгибался, дергался, наклонялся и продолжал двигаться на одной силе воли.

– Лучше бы ты ее тащил, – сказал Габриэль. – Не упрямься, а то скоро свалишься.

Рауль упорно отказывался, он хотел видеть Мишеля. Пес умирал: он не шевелился, огромная голова лежала на боку с разинутой пастью и остекленевшими глазами. Скрип ржавых колес действовал на нервы, а Рауль к тому же старался избегать выбоин и трещин в асфальте, хоть и гримасничал от напряжения и был бледен, как грустный клоун с лицом, белым от рисовой пудры.

Габриэль хотел сменить товарища, но не сумел из-за костыля.

Плох был не только пес, рана Габриэля выглядела отвратительно. Любой другой на его месте оскорбился бы, видя, что Рауль больше тревожится за собаку, появившуюся в их жизни всего два дня назад, но Габриэль не обижался. За несколько последних дней Ландрад очень изменился. Его душу перевернуло письмо. Заданные там вопросы и обещанные ответы раскачали мысленный каркас, на котором он выстроил свою жизнь, и Габриэль понимал, что товарищу сильно не по себе.