Владислав Романов - Нефертити

Суппилулиума сидел во главе стола, и его обычно нервное лицо на этот раз ни разу не дёрнулось, не исказилось недовольной гримасой, словно он хотел, чтобы его соратники выбросили из своих ртов побольше глупых слов и уверились лишь в одном: поход в Египет неизбежен, как Ахет, сезон разлива. Его гнойнички на щеках чуть поутихли: из красных превратились в розовые, сыпь, охватившая было щёки, сползла к скулам. Брадобреи радовались, как дети, и хвалили местную воду. «Всё от воды!» — важно говорили они.

Высказали свои сомнения ещё три стратега. Они говорили о нехватке продовольствия и фуража, усталости воинов, о том, что после захвата сирийских городов у них не останется ни боевого пыла, ни прежнего азарта, и к берегам Нила подойдёт лишь половина тех бойцов, которые вышли из Хаттусы. Властитель внимательно их выслушал, взглянул на остальных, но те желания продолжить эти сомнения не высказали.

— Что ж, всем нам есть о чём позаботиться за эти несколько дней, которые остались до похода, и потом, когда мы возьмём сирийские города. И от каждого из вас зависит великий дух наших бойцов. Я даю всем три дня, чтобы залатать обнаруженные прорехи. Три дня! — правитель умолк, хлопнул в ладоши, слуги внесли зажаренных на вертеле ягнят, вино, лепёшки, и начался праздничный обед, во время которого больше ни слова им не было сказано о будущем походе.

Пиршество приближалось к концу, когда Халеб неожиданно спросил самодержца:

— Я больше не вижу нашего оракула, ваша милость. Вы разрешили ему вернуться обратно?

Вождь хеттов разослал за ним в погоню сорок надёжных воинов, знавших прорицателя, чтобы те привезли его голову, за которую он пообещал шестьдесят овец или тридцать быков — вознаграждение весьма немалое, и оно всех воодушевило. Да и поимка старого гадателя казалась пустяковой. Правитель даже подсказал, где его искать — в Египте, куда тот, вероятнее всего, отправился. Только там власть Суппилулиумы ничего не значила, и одно это приводило властителя в бешенство.

— Да, он занемог, походы вымотали Азылыка, и я отправил оракула домой, попросив прислать кого-то помоложе. Новый прорицатель прибудет к началу нашего выступления из Митанни, — Суппилулиума, взглянув на начальника колесничьего войска, даже позволил себе улыбнуться, хотя все поняли, сколь трудно ему это далось.

Хотя Илия и восторгался домом первого царедворца, дорогим убранством и отделкой его комнат, но огромный, из красноватого мрамора дворец фараона с садом и фонтанами поразил юношу своим величием и роскошью. Ханаанин поначалу испугался, ибо угрюмые стражи, ничего толком не объяснив, схватили его и грубо поволокли во дворец, и только там, встретив у входа знакомого ему торговца вином, он немного успокоился, ибо тот, улыбнувшись, подал ему тайный знак ободрения, но следом за ним не отправился:

Его проводили в покои фараона. Увидев Аменхетепа Третьего, толстого, невысокого человечка с тёмным, как лист папируса, молчаливым лицом, восседающего со скипетром на троне, Илия почтительно поклонился.

— Подойди поближе! — приказал ему властитель.

Юноша не без робости подошёл. Он впервые видел перед собой властителя так близко, что смог разглядеть и тяжёлые набрякшие веки, и чёрную родинку, и складку двойного подбородка на гладко выбритом округлом лице, которую обычно скрывала накладная искусственная борода из сплетённых в косички волос. Она закреплялась с помощью тесёмок на подбородке и через уши привязывалась к короне. Узкая, до грудной выемки борода являлась божественным знаком фараона, без которого он не мог предстать перед народом, как и без яркой, раскрашенной золотом и лазурью короны, закрывавшей всю голову, часть лба и шею позади. Длинные отвороты этого убора также падали на грудь. Правитель сидел перед Илиёй в короне, но без бороды, и его непривычный вид сразу же приворожил юношу.

— Мне рассказали, что ты умеешь разгадывать сны? — поинтересовался фараон.

— Я? — удивился Илия. — Это было один раз, ваша милость.

— Попробуй и второй, — погрустнев, произнёс властитель. — Если сумеешь разгадать мой сон, то я освобожу тебя из темницы. За что тебя посадили?

— Я не виновен, ваша милость... — Илия поведал самодержцу свою историю. Тот внимательно её выслушал, но ничего не сказал, только кивнул. Помедлив, он рассказал ему свой сон. Пока самодержец говорил, юноша стоял не шелохнувшись, думая лишь об одном: если Азылык не сумеет его верно истолковать, то они никогда не выйдут из узилища, тут уж можно не сомневаться. Илия на мгновение представил себя гниющим до старости в душной камере, и мелкие капли пота выступили на лбу, несмотря на то, что в мраморных покоях властителя царила прохлада. Аменхетеп замолчал, не сводя усталых глаз с молодого оракула.

— Я понятно всё объяснил? — спросил фараон.

Илия закивал, нервно улыбнулся.

— Да-да, я всё понял, ваша милость! — тряхнув для подтверждения головой, выпалил юноша. — Но мне потребуется для этого ещё один человек, старик. Своим молчанием он помогает мне проникнуть в тайны божественных знаков, какие возникли в вашей мудрой голове. Это возможно?.. Его зовут Азылык, я оставил его в камере, но мы сроднились с ним...

Фараон взглянул на своего помощника и кивнул ему. Через полчаса привели Азылыка.

— Мне ещё потребуется некоторое время, чтобы я мог обдумать ваш сон, а для этого мы оба хотели бы уединиться в прохладных покоях, — попросил Илия.

Аменхетеп согласно кивнул головой. Когда они остались одни, юноша пересказал оракулу сон фараона.

— Если ты мне сейчас не поможешь, то боюсь, другого повода выбраться из тюрьмы у нас не будет, — нервно добавил он и оглянулся на дверь. — Ты разгадаешь?

— Сон несложный, но тогда ты станешь главным разгадчиком сновидений правителя. Ты это понимаешь?

Илия пожал плечами.

— Хорошо, давай вернёмся в тюрьму! Только оттуда нас уже никогда не выпустят! Ты этого хочешь?! — возбуждённо воскликнул ханаанин. — Скажи, что лучше!

— Я просто хотел напомнить, чтобы ты не забывал о моей участи.

— Я помню об этом! Расскажи лучше, что означает этот сон?

— Семь тучных коров, приснившихся фараону — это семь лет изобилия, которые настанут, начиная с этого года. Семь тощих коров — это семь лет голода, которые последуют сразу за ними. И весь последующий голод поглотит изобилие, да так, что и следа не останется. Вот и вся разгадка, — Азылык заметно усмехнулся. — Боги как бы подсказывают фараону, что ему надо делать в первые семь лет изобилия.

— А что надо делать?

— Накопить столько хлеба, чтобы потом, все последующие семь лет голода, жить сыто и припеваючи.

Илия не без радостного восхищения посмотрел на своего соседа по темнице.