Владислав Романов - Нефертити

— Иметь малое самолюбие не только не вредно, но и полезно, — вещал он, утирая платком мелкие капли пота со лба. — Оно будит к активности, заставляет правителя искать пути к процветанию и богатству. Но если самолюбия много, то человек перестаёт замечать всё то хорошее, что есть в других, ибо сосредотачивается только на себе. И это самая страшная болезнь. Развившись, она может привести государя и его народ к погибели.

Шуад умолк, присел на стул, чтобы перевести дух. В середине дня, когда испарялась утренняя прохлада и горячий воздух проникал даже в тенистые уголки сада, неповоротливый и тучный жрец с трудом боролся с нападавшей на него дремотой. Он громко зевнул и милостиво отпустил царевича немного поплавать в бассейне, дабы тот сбросил сонливость и приободрился духом.

— Человеку свойственно потакать своим слабостям, не будем и мы им противиться, — изрёк мудрец и тут же засопел, прислонившись к стене.

Аменхетеп же с радостью нырнул в бассейн. Легко играя и скользя, как рыба, в тёплой воде, правитель снова вспомнил о принцессе, о её гибком смуглом теле и необыкновенной красоты лице. Сердце его вдруг учащённо забилось, и он был вынужден встать на ноги, чтобы не наглотаться воды.

«Отец прав, — вдруг подумал он. — Она редкой красоты создание, и любой сановный египтянин почтёт за честь стать её мужем. Просто она живёт уединённо, и никто о ней не знает». Он вспомнил, как отцу писали правители соседних стран, чтобы тот подыскал им в жену даже простолюдинку, лишь бы красавицу.

«Никто в моей стране не узнает, что царица низкого рода, да для меня это и не важно, — писал в одном из посланий Аменхетепу Третьему ливийский монарх, — ибо не с её происхождением я хочу ложиться в постель, а с её красотой, и подданные прежде всего будут обращать своё внимание на то, какая у царя жена, красива она или дурна. И если красива, то мои подданные станут ещё больше меня уважать: значит, у меня есть глаза, чтобы не взять в супруги дурнушку, и вкус, способный отличать хорошее от плохого. А бывая у тебя в Египте, у меня глаза разбегались, столь пригожи были все, кто встречался мне по пути, каждая и статью и ликом могла быть царицей».

Шуад громко храпел, запрокинув назад голову. Он и отсылал юного правителя в бассейн лишь для того, чтобы вырвать передышку для краткого сна. Не став будить жреца, юный фараон вызвал писца и продиктовал ему уважительное послание к Нефертити, в котором благодарил её за присутствие на обеде и ту радость, какую она всем доставила своим появлением.

— Я подумал также о том, что вам нравится плавать, и хочу напомнить, что мой бассейн в любой миг в вашем распоряжении. Вы можете приходить и плавать там сколько захотите. Я также тешу себя надеждой ещё раз увидеть вас и иметь удовольствие говорить с вами... — царевич выдержал паузу, пробегая глазами вычерченные иероглифы. — Замените «вас» на «Летящую Красоту», а слово «говорить» на «общаться», — приказал он и повторил последнюю фразу: — «Я также тешу себя надеждой ещё раз увидеть Летящую Красоту и иметь удовольствие общаться с вами».

Глагол «общаться» по начертанию египетских иероглифов имел ещё один смысл: «проникать, погружаться», и последняя фраза, вследствие этого, приобретала сокровенный, интимный оттенок, и принцесса обязательно его почувствует. Писарь заменил оба слова, старательно переписал послание, и царевич, одобрив его, поставил свою подпись.

«Теперь она поймёт, что я не только не держу на неё обиду, — со спокойным сердцем подумал он, — но и очень хочу увидеться».

Суппилулиума, пригласив к себе Вартруума и лёжа на жёсткой деревянной скамье с изголовьем в виде львиной головы, долго рассматривал вошедшего. Худенький, невысокого роста, больше похожий на подростка с детскими острыми глазками, полуоткрытым, чуть перекошенным ртом и узким, заострённым подбородком, волхв не производил впечатления мудрого и сильного оракула, способного одолеть хитроумного Азылыка. Впалая грудь и тонкие руки с длинными пальцами довершали картину того уныния, которое закономерно могло сложиться у человека, хорошо знающего цену боевого поединка и с первого взгляда готового предсказать исход.

«Зачем они его сталкивают в пропасть? — усмехнулся про себя правитель. — Ведь не дети же! И Озри мне всегда казался независтливым и рассудительным».

Молчание затягивалось. Молодой прорицатель, впервые видевший так близко самодержца, его тёмное, усыпанное гнойничками лицо, настолько оробел от мрачного вида правителя, что, не выдержав, неожиданно заговорил сам:

— Я благодарен моим товарищам за то, что они выбрали именно меня, когда пришла пора уничтожить мерзкого кассита! Вот уж кому я никогда не доверял! Он это знал и побаивался даже оставаться со мной наедине! — волхв взглянул на Озри, стоявшего чуть в стороне, словно тот мог это подтвердить, но старейшина прорицателей даже не шелохнулся. — Правда-правда! Когда мы с ним оставались вдвоём, он спрашивал у меня: а почему это мы вдвоём, где остальные? Мы, хетты, в отличие от финикийцев, иудеев и ливийцев, никогда не боялись сражений, ибо всегда равнялись на нашего великого вождя Суппилулиуму!

Правитель выслушал похвалу с хмурым видом и продолжал молчать. Его состояние за последнюю неделю не улучшилось, но и не ухудшилось. Чувствовал он себя неплохо, хорошо ел, вставал с постели и полчаса неторопливо бродил по большому гулкому дворцу, но прогулка давалась ему с трудом. Он уставал и, возвратившись к себе, ложился отдохнуть. Военачальников он пока к себе не вызывал, смотр ратной выучки новобранцев не назначал. Он точно сам осознавал, что думать о египетском походе пока преждевременно, однако ратников по домам не распускал, и все ждали непонятно чего. Возможно, властитель надеялся на чудо, верил, что в одно прекрасное утро к нему вернутся силы и он вырвется из колдовского плена.

— И как ты хочешь схватить старого оракула? — прервав молчание, спросил Суппилулиума.

— Мне потребуется несколько ловких слуг и немного серебра, чтоб кое-кого подкупить в Египте и найти этого несчастного. Он, как мышь, забился в щель и дрожит от страха. Да и силёнки у этого козлоногого уже не те, — продолжал бодро вещать Вартруум. — Я его по запаху найду! От кассита всегда жутко воняло потным жеребцом! — он громко рассмеялся, но, натолкнувшись на сердитый взгляд повелителя, умолк и принял серьёзный вид. — В нашем деле, как в ратном сражении, требуются храбрость и отвага. Это главное.

— А ум у тебя есть? — неожиданно поинтересовался Суппилулиума, и этот вопрос поставил волхва в тупик.

— Ум нужен, но не всегда, — помедлив, ответил прорицатель. — У Азылыка его никогда не было.