Владислав Романов - Нефертити

— Она спит, эта тряска ей только в сладость, — улыбнулся Мату, не сводя нежного взгляда с царицы.

Он коснулся влажным полотенцем её вспотевшего лба. Молодому лекарю не было и тридцати двух. Высокий, смуглый, голубоглазый, с прямыми прядями тёмных волос и робким, застенчивым выражением лица, Мату, будучи младше на три года Айи, вот уже пятый год был безнадёжно влюблён в неё. Обычно молчаливый, он выражал свои чувства томительными вздохами и восхищенными взглядами, не смея объясниться напрямую. Вот и сейчас Мату бережно держал её руку, чуть сжимая в своей, и властительнице неожиданно стало легче, словно лекарь передал ей часть своих душевных сил.

— Скоро вечер, и дышать станет легче, — доверительно прошептал он. — А на Оронте мы купим лодку и поплывём на юг. То есть мы разделимся. Основной караван пойдёт по суше. Это на случай погони. Они отвлекут тех, кого пошлёт Суппилулиума. Я был на Оронте. Река не очень быстрая, и мы легко будем двигаться против течения, как сейчас, только без всякой тряски. Будто плыть по воздуху, легко-легко. И зной на воде почти не ощутим. А потом поплывём по Нилу. Это большая река. Даже больше Евфрата. Она течёт на север, к Средиземному морю, а нам надо будет спускаться вниз, к Фивам. Туда ходит много парусников. С моря дует сильный бриз, и мы не почувствуем течения, опять помчимся быстро-быстро. По Нилу ходит много кораблей, самых разных: быстроходные ладьи, папирусные лодки, широкие плоты, стоит зазеваться, и вот тебе столкновение. Ночью все плывут с факелами, это очень красиво: огни отражаются в тёмной воде, а наверху, прямо над головой, горят крупные звёзды и тоже отражаются в воде! Это так красиво, что дыхание перехватывает и сердце замирает от странного предчувствия: вот-вот что-то случится такое, от чего вся твоя жизнь переменится и ты заживёшь счастливо и прекрасно... Разве не об этом мы мечтаем?.. Вот вы такая красивая, как богиня Исида, и я постоянно думаю, что боги, посылая вас на землю, эту цель и преследовали, дабы все, глядя на вас, и представляли ту, которую просят каждый день о любви и счастье...

Он оттого столь откровенно и разговаривал с царицей, ибо считал, что говорит сам с собой, только вслух, расставаясь с холмистым пейзажем родных мест. Скоро пропадут из глаз миртовые рощи с ленивыми отарами овец и пастухами, играющими на свирелях, начнутся жёлтые пески пустыни, а с ними и чужая земля. Лекарь вдруг подумал о том, что может никогда сюда не вернуться, и спазмы сжали горло: его родители ещё были живы, они отказались покинуть столицу, и что теперь станет с ними, пощадят ли их враги?.. Слезинка невольно скользнула по щеке, он смахнул её, украдкой взглянув на царицу, и неожиданно побледнел: она лежала с закрытыми глазами, чуть приоткрыв рот, и ему показалось, что Айя умерла. Несколько мгновений Мату не отводил от её красивого заострившегося лица пристального взгляда, потом приблизился к губам, стараясь понять, дышит ли она, и в этот миг властительница широко открыла веки, замерла, увидев лекаря так близко. Он же коснулся щекой её губ, ощутил жаркое дыхание и лишь тогда резко отстранился, поднял голову, перехватив изумлённый взор Айи. Почти минуту они не сводили восхищенных глаз друг с друга.

«Как странно, — вдруг подумала царица, — ещё два часа назад сердце моё разрывалось от отчаяния при одной мысли, что мне предстоит долгая разлука с мужем, а быть может, и вечное расставание. Ещё два часа назад я и подумать не могла о том, что мне может понравиться посторонний мужчина, я с радостью буду принимать его нежные ухаживания, и они мне понравятся... Он будет целовать, гладить мою руку, а моё сердце станет замирать, как в тот первый миг влюблённости, когда я полюбила своего мужа. Как всё странно...»

— Простите, царица, я так испугался, вы замолчали, и я подумал... — он смутился и опустил голову.

— Я, кажется, заснула...

— Простите меня, что разбудил вас! — огорчился Мату. — Попробуйте снова закрыть глаза и немножко подремать, а я покараулю ваш светлый сон...

Она улыбнулась и закрыла глаза. Он погладил её руку, коснулся губами тонкого запястья. Если примчатся дикие слуги хеттского вождя, лекарь умрёт, но защитит свою госпожу. В его шкатулке лежала тонкая трубка с отравленными стрелами. Напора воздуха во рту хватало, чтобы послать стрелу на десять метров. Лёгкий укол, и никакое противоядие не могло спасти несчастного. Мату никому не позволит даже дотронуться до царицы. Он был счастлив. Ему хотелось, чтобы это путешествие никогда не кончалось.

Хашша миновал небольшой смешанный лесок с пушистыми коротконогими соснами, которые вполне дружелюбно уживались с порослью ещё молодых дубков и завезённых с севера кедров, выскочил на развилку трёх дорог, расходящихся в разные стороны, и в растерянности остановился. В горле сразу же пересохло от жажды. Он стал оглядываться по сторонам, не зная, что ему делать, но от одной мысли о возвращении в войско с пустыми руками, без головы оракула, в тревоге зашлось сердце: властитель не простит, если расторопный слуга упустит этого кассита-изменника. Азылык не мог далеко уйти, лошадёнка у него была не из лучших. Ещё при подходе к Евфрату телохранитель заметил, как жеребчик прорицателя чуть припадает на заднюю ногу, видно, подкова сносилась и образовалась мозоль. Заспинник государя ещё тогда предупредил о том гадателя, посоветовав взять запасную лошадку. Интересно, последовал ли кассит его совету?.. Он вроде не из дураков.

Хашша спрыгнул на землю, как барс, выгнул спину, упал на колени, пытаясь отыскать хоть на одной из дорог, среди мелких камней, следы только что проскакавшего всадника, и на второй тропе телохранителю повезло. Оказалось, старый прорицатель так и не сменил своего жеребчика, и передние копыта, продавливаясь, хорошо отпечатались на песке среди камней.

— Авва! — радостно взвизгнул слуга, вскочил на своего конька и ринулся в погоню. К счастью, его жеребец тотчас понял, чего хочет хозяин, и понёсся во весь опор. Через две версты впереди показалась тёмная фигура всадника, и Хашша сразу же узнал в нём прорицателя: тот еле плёлся на своём хромоногом. Телохранитель издал победный клич, выхватил меч, чтобы привезти повелителю голову беглеца, но внезапно передумал, решив, что государю будет приятнее самому понаблюдать за казнью негодяя, и вознамерился взять оракула живым. Впрочем, к тому всё располагало: сила и мощь государева заспинника не шли ни в какое сравнение с тощим и неуклюжим гадателем, который даже не имел меча, чтобы защитить себя.

Заслышав крик и топот копыт за спиной, Азылык обернулся, узнал Хашшу и стал разворачивать своего конька, ещё плохо понимая, что стряслось. Но вглядевшись в злобный и торжествующий лик телохранителя, оракул быстро обо всём догадался: властитель, прогнав его прочь, вовсе не собирался оставлять его в живых. Впрочем, так поступали с оракулами во многих странах, если те вдруг становились неугодными, а попытка Азылыка сбежать лишь ускорила трагическую развязку.