Владислав Романов - Нефертити

В мозгу ещё продолжался странный шип, но оракул и не собирался разговаривать с властителем. И это разъярило самодержца ещё больше. Он схватил кинжал и мощным ударом расколол длинный низкий стол, за которым проходили обеды. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если б не послышались призывные трубы, созывающие всех на общий сбор.

Царь Хатти надел боевой шлем, красный шарф на шею, сел на коня и выехал к войску. Он поблагодарил воинов за смелость и отвагу при взятии Эмара и объявил, что они отправляются на Халеб.

— Мы должны взять этот город и встать твёрдой ногой здесь, в Сирии, чтобы никто не смел нам перечить, — заявил он. — Меня упрекают полководцы за то, что чересчур обильно мы поливаем нашей кровью эти пески. Я согласен с ними! Для меня каждая гибель простого воина — острый нож в сердце! А теперь сосчитайте, сколько ножей воткнуто в моё сердце и сколько крови я сам уже потерял! Но я держусь, стою и прошу вас быть столь же стойкими! Пусть сирийцы плачут над убитыми! Мы же не будем! Мы запомним их отвагу, их храбрость и приумножим эти качества в своём сердце! Вперёд! И пусть боги помогут нам!

— Хорошо, хоть поели, — стоя рядом с Халебом, еле слышно проговорил Гасили.

Киа нарядили в тонкие шелка, закрепили яркие браслеты из самоцветов на руках, повесили широкие золотые ожерелья на шею и привели к Эхнатону. Её блестящие большие чёрные глаза смотрели на фараона с молчаливым любопытством, а красивые пухлые губы таили тень надменности.

«Её черты грубы, а на лице — тень порока. Разве такой рождается царская дочь?» — с недоверием подумал фараон.

Ещё отец, просвещая его по части женских услад, говорил: «Рабыня плоха тем, что, осчастливленная встречей с властителем, источает из тела тот самый рабский привкус, который сродни конскому помёту. И никакие благовония, душистые мази, цветочные эфиры, какими обычно натирают её тело, не помогают. И вот один этот ничтожный запах отравляет всю радость, какую иногда рабыня в состоянии доставить. Большую подчас, нежели принцесса! Но последняя никогда не имеет этого привкуса, она всегда благоухает, как роза!»

«Ныне и проверим: обманул меня Мараду или нет? Принцессу привёз или рабыню?» — усмехнулся Эхнатон.

В гареме, оберегаемом каждым фараоном, собирались самые красивые девушки со всех земель. Но именно отец позаботился о том, чтобы в его гаремном саду жили принцессы всех близлежащих стран. Аменхетеп Третий не жалел денег на их выкуп, но своих дочерей и племянниц он отдавал только в жёны. Прежний сластолюбивый властитель высоко ценил ливиек и иудеек, финикийских царевен и даже рабынь, не любил лишь хетток и касситок. Последние были дики, неласковы и почти не поддавались гаремному обучению. Евнухи постоянно на них жаловались. Зато хурритки, населявшие Митанни, стали его любимицами. Потому, наверное, он и выбрал в жёны Тиу, передав эту любовь и сыну.

Киа хорошо знала, зачем её привели, касситской царевне шёл тринадцатый год, и она всем обликом и поведением напоминала перезрелый плод. На животе, груди и шее обозначились лёгкие жировые складки, и как ни старались служанки прикрыть их, правитель тотчас разглядел и нахмурился. Это уже был недогляд евнухов. Последние хорошо понимали, что толстушки ленивы, неповоротливы, а таких ни к чему держать в гареме.

«А коли царевна склонна к полноте, то надо отнимать у неё еду, только и всего», — сердито подумал властитель.

Он видел Киа год назад. Тогда она выглядела стройной и привлекательной. Принцесса блистала и сейчас, но полнота придавала ей странную порочность, которая раздражала Эхнатона. Любовь к Нефертити, к её лёгкой, почти прозрачной красоте и покорила его с первого взгляда.

— Ты знаешь, кто я? — спросил самодержец.

— Да.

— И знаешь, зачем тебя привели?

— Да.

Она взглянула на него с вызовом, исподлобья, точно желала поскорее выказать своё женское умение и ловкость. Заметив недоумённый взгляд самодержца, Киа тотчас, как её учили, попыталась изобразить ласковую улыбку с лёгкой истомой во взоре, но в итоге получилась кислая гримаса. Она медленно погладила сначала правой, потом левой рукой оба бедра, и эти жесты вышли у неё более естественными. С нежной улыбкой по-прежнему ничего не получалось, во взоре Киа сквозило лишь одно жадное, почти необузданное желание броситься в объятия фараона. Следующим действом первого знакомства правителя с выбранной им наложницей являлся танец: избранница должна была показать всю певучую гибкость тела, живота, рук и бёдер. Уже вышла арфистка, служанка с бубном, принцесса приготовилась, но Эхнатон жестом остановил их. Ему не терпелось увидеть искусство касситки на ложе.

Киа поклонилась и замерла, не понимая, почему повелитель отказался любоваться её танцем. Предчувствие, что она чем-то не понравилась ему и её сейчас отправят обратно в гарем, мгновенно отразилось на её лице: испуг, страх, обида, подрагивающие губы и слёзы в глазах. Она даже не хотела уходить из тронного зала, и гаремной служанке пришлось крепко взять её за руку и увести почти силой.

Эхнатон попросил привести принцессу сюда для того, чтобы она увидела его во всём величии власти и прониклась тем священным трепетом, который возникал почти у всех при встрече с фараоном в этом зале. Сам трон, символы власти, яркая расписная шапка, много золотистых расцветок — всё таинственным образом воздействовало на подданных. И едва самодержец убедился, что и принцесса прониклась этим волнением, как больше было незачем отдалять миг их близости. Его отец любил долгие танцы, но для того, чтобы выбрать ту, которая приглянется сильнее других, да для того, чтобы распалить свою дряхлеющую плоть. Эхнатону же пока этого не требовалось, да и тратить целый день на сладкие утехи, как это делал отец, ему не хотелось.

Фараон снял шапку, отложил символы, оставив их под охраной двух сильных слуг, и направился в спальню. Когда он вошёл туда, принцесса со счастливой улыбкой уже лежала обнажённая, быстро разгадав, что одним своим вадом привела властителя в возбуждение. Фараон прилёг рядом. Принцесса повернулась к нему и нежно стала его ласкать. И хоть делала это неумело, на ходу припоминая всё, чему ещё недавно её учили евнухи, но зато очень старательно, по-детски, от усердия высунув розовый кончик языка.

Эхнатон поначалу даже улыбался, наблюдая за её неуклюжими ласками, но Киа не смотрела на лицо правителя, не отводя жадного взора от его тела, ощупывая пальчиками, глазами и губами каждую ложбинку, неровность, родинку, постепенно возбуждаясь и приводя фараона в столь же волнительное состояние, пока совсем не пришла в неистовство и, позабыв обо всём, набросилась на него с такой страстью, что мгновенно воспламенился и он, и они, сцепившись в тесный клубок, скатились с широкого ложа на большой ковёр, лежавший на полу, тяжело дыша и не разжимая объятий.