Мария Сильято - Калигула

24 января

Молодой император вышел из зала Исиды и вошёл в криптопортик — крытую галерею.

Пустое торжественное помещение мягко освещалось бронзовыми канделябрами. С удивлением, внезапно переросшим в тревогу, император обнаружил, что остался один. Он поискал взглядом Каллиста — александрийского грека, который всего мгновение назад услужливо семенил рядом, — но, обернувшись, увидел в глубине галереи вместо Каллиста мощную фигуру верного Кассия Хереи, командира преторианских когорт, следовавшего за ним.

Успокоившись, император снова двинулся вперёд. Его мучило сожаление, что пришлось велеть Милонии [1] Автор называет жену Калигулы Милонией, хотя в литературе она чаще фигурирует как Цезония. Её имя было Милония Цезония. — Здесь и далее примечания переводчика. остаться, и он ещё не знал, что эта мысль окажется его последним воспоминанием о нормальной жизни. Он снова бросил взгляд через плечо. Но Херея по-прежнему был один. «Куда же делись остальные?» — опять забеспокоился император.

Херея быстро приближался. Император заметил торопливость в шагах воина, и вдруг его озарило: столько удачно раскрытых заговоров, а смерть гнездится дома. Не успеешь обернуться, как удар в спину, леденящая боль, потеря равновесия, прекращение дыхания. В голове молнией сверкнуло воспоминание. «Клинок в лёгкие — и всё: удар, холод, никакой боли…» — говорил отец много лет назад, в Сирии.

Да, так оно и есть. Император обернулся — там стоял Херея. И с высоты своего огромного роста поднимал руку с ножом, чтобы нанести безжалостный удар. Император знал, что Херея обладает чудовищной физической силой, и именно благодаря этому качеству поставил его во главе преторианских когорт. Херея с размаху опустил руку, и молодой император быстро отклонился. Но, к своему удивлению, не сумел издать ни звука. Херея снова занёс руку для удара, император отскочил назад и попытался закричать: «Что ты делаешь?» — но даже не понял, удалось ли ему это. Мелькнула мысль, что Херея — неповоротливая громадина, а сам он молод и проворен и нужно лишь выбежать из криптопортика в атрий.

Император сделал ещё одну попытку закричать, но тщетно — он ожидал предательства со стороны кого угодно, но только не Хереи. Он с силой оттолкнул противника к стене, так что второй удар пришёлся в пустоту. Нож разрезал воздух. Император бросился к выходу, и из атрия наконец-то навстречу ему выскочил офицер. Но нет, он бежал не на помощь. Офицер был вооружён и обнажил клинок. А на императоре не было доспехов, и он растерянно смотрел на двоих нападающих, которые были уже совсем рядом. И снова в голове вспыхнуло воспоминание. «Не доверяй тому, кого видишь каждый день, — говорил перед смертью отец. — Сам не знаешь, как часто, желая добра, сеешь ненависть к себе».

Двое сближались, а он был между ними. Они двигались осторожно, а возможно, с жуткой уверенностью, что он попался, — так действуют охотники, обложив медведя в Тевтобургском лесу. Холод, пронзивший спину, взорвался и обжёг лёгкие, к горлу подступила кровь. Херея знал, куда бить, он только этим и занимался в своей жизни. Чувствуя кровь во рту, жжение и боль, молодой император хватал ртом воздух. Он понимал: кровь, перекрывшая дыхание, несёт смерть.

Второй нападающий, безжалостный Юлий Лупа [2] Светоний пишет, что вторым из убийц был Корнелий Сабин. , сжимал в руке оружие и скалился. Император взглянул в его лицо: так, должно быть, затравленный медведь или кабан смотрит в лицо пришедшего добить жертву охотника. Что за улыбка! В широком рту видны все кривые зубы, а глаза говорят: «Тебе конец».

Вкус горячей крови становился сильнее, и император попытался отодвинуть заслоняющего проход Лупа. Свет впереди, и никого, ни звука. Ему удалось продвинуться к атрию, но нож Юлия Лупа вошёл горизонтально, предательски, не как на войне, а как в драке, глубоко в живот. Император покачнулся и теперь ощутил жжение… Сзади Херея — Херея, с которым он каждый день шутил, — со зверской силой нанёс ещё один удар, отчего колени жертвы подогнулись, и Гай Цезарь, третий император Рима, повалился на пол, харкая кровью.

Он упал ничком на чудесные узорчатые плиты. О мрамор ударилось кольцо с печаткой в виде глаза бога Гора, принадлежавшее раньше какому-то древнему фараону. Император уже ничего не видел, но таинственный механизм памяти воскресил совет отца: «Последняя защита — притвориться мёртвым». Он замер, но продолжал по-настоящему умирать. Его больше не трогали.

Внезапно кровь переполнила рот и горло и хлынула на пол. Император задохнулся, он больше ничего не слышал. Рот снова медленно заполнялся кровью, и, вместо того чтобы вдохнуть, умирающий вдруг закашлялся, извергая на пол поток горячей массы.

Пока сила его ума уходила, на поверхность, угасая, выплыла единственная мысль: «Многое я ещё не успел сделать…»

Убийцы неумолимо смотрели на него. Херея деловито произнёс:

— Он готов. Пошли отсюда.

До сих пор никто так и не появился.

— Я люблю тебя! — вдруг раздался крик Милонии, и её голос громко разнёсся по атрию.

Женщина стремительно подбежала и упала на колени возле неподвижного тела. Она обняла его и, увидев кровь, схватилась за голову.

— Я всегда тебя любила, даже когда ты меня не видел, слышишь?.. Я уйду с тобой.

Она гладила его по голове, стараясь заглянуть в лицо. И всё, что ещё оставалось от него в теле, лежащем на полу, каким-то образом ощутило это.

Херея замер, растерянно глядя на это зрелище, потом велел Лупу быстро зарезать женщину, в которой видел лишь жену убитого императора. Она получила удар в спину, но словно и не заметила, а продолжала говорить и ласкать своего любимого, так что руки её покрылись кровью.

— Я люблю тебя и буду любить даже через шесть тысяч лет…

И что-то в нём услышало её. Впервые эти слова были произнесены на священном корабле, стоявшем на якоре посреди небольшого лесного озера. Херея заорал, что она спятила, и велел:

— Да заткни же её!

Юлий Луп нагнулся над женщиной, схватил левой рукой спутанные волосы и, со всей силы потянув, запрокинул ей голову и обнажил горло. И когда из глубины последнего вздоха она снова простонала: «Я люблю тебя», он хладнокровно, по самую рукоять, вонзил сику — короткий кинжал убийцы — под левое ухо, а потом молниеносно провёл острым, как бритва, клинком до правого. Голос перешёл в бульканье, хлынула кровь. Кинжал ткнулся в кость нижней челюсти под ухом, и Луп лёгким, почти изящным движением вытащил окровавленный клинок, одновременно сильной левой рукой швырнув труп на пол.