Саймон Скэрроу - Кровь Рима

— Что это? — нервно спросил хирург. — Еще парфяне?

— Не парфяне, — ответил Катон с острым осознанием ужаса.

Затем они услышали первые крики ужаса и агонии, и все сомнения исчезли из разума Катона. Он подумал о том, чтобы помчаться, чтобы попытаться спасти людей, но по густому дыму и пламени, поднимающемуся в утренний воздух, он знал, что было уже слишком поздно.

Хирург привстал на своей скамейке. — Клянусь богами, что происходит?

Катон сел в седло своей лошади и поднял поводья, обратившись к хирургу. — То, что ты слышишь, — это цена неудачи. Запомни это хорошо.

Он ткнул пятками, направил своего скакуна в галоп и направился к голове преторианской когорты, стремясь уйти как можно дальше от шума людей, горящих заживо, пока их крики следовали за ним по дороге.

В последующие дни колонна продолжала движение по течению реки Мурад Су без дальнейших атак противника, хотя парфяне держали их под наблюдением на каждом этапе пути. Небольшие отряды кавалерии следовали за ними от безопасных холмов справа от них вдоль дальнего берега реки. Иберийцы и римляне в первый день настороженно наблюдали за ними, но вскоре пришли к выводу, что далекий враг — часть пейзажа, и обычная болтовня между товарищами, а также периодические всплески маршевых песен возобновились. Время от времени парфяне отваживались подойти достаточно близко, чтобы Радамист высылал отряд своих конных лучников, дабы попытаться вступить в бой со своими противниками, но они мгновенно разворачивались и устремлялись прочь, пока иберийцы не прекращали преследование. Не было также никаких попыток и дальнейших набегов теперь, когда вся колонна каждую ночь уходила за лагерные ров и вал.

Катон приказал, чтобы все фуражные отряды выступали с прикрытием из равного числа иберийских конных лучников, которых было более чем достаточно, чтобы сдержать самый большой отряд парфян, который они видели. По прошествии нескольких дней он записывал численность врагов и подсчитал, что за колонной следят не более двухсот человек. Если противник не скрывал гораздо большие силы, то для колонны не было непосредственной опасности, и между ними и Артаксатой ничего не стояло. Пока что.

Силы Катона возвращались с каждым днем, и каждую ночь Берниша готовила ему большой обед и умоляла его взглядами и комментариями на своем языке съесть каждую ложку. В ответ Катон научил ее нескольким словам на латыни, чтобы облегчить минимальное общение между ними, и был рад, когда она, казалось, быстро училась. Дважды Радамист посещал штаб Катона, который теперь сократился лишь до одной палатки, поскольку он сдал все имеющиеся в наличии иберийскому царевичу. И Катон был не единственной жертвой такого рода. Макрон и другие центурионы теперь делили одну палатку, а все запасные палатки из козьих шкур на повозках были переданы их союзникам.

Каждый раз, когда Радамист навещал его, чтобы обсудить их успехи, Берниша убегала, как только узнавала о приближении иберийского царевича. Катон мог только догадываться о причине ее очевидного страха, но, не имея возможности попросить у нее объяснений, он ничего не мог сделать, чтобы понять или убедить ее, что она в безопасности под его защитой.

Во время второго визита, когда они разделили кувшин горячего вина с Макроном, Радамист сообщил ему, что колонна скоро достигнет места, где дорога разделяется; одна развилка продолжалась вдоль реки на юг через легко переходимый вброд участок реки, другая же дорога вела в горы к последней переправе через реку, прежде чем они должны были достигнуть столицы Армении.

— Сколько еще дней до прибытия в Артаксату, Ваше Величество? — спросил Макрон.

— Два дня до брода, а потом мы должны перейти через горы. Моим людям потребовалось бы еще два дня, но с вашим обозом и осадным поездом, думаю, как минимум вдвое дольше. После этого нужно пересечь еще одну реку, а затем три дня до города.

— А этот горный маршрут, — сказал Катон. — Что вы о нем знаете?

— Я путешествовал по нему много раз. Он хорошо используется торговцами и открыт большую часть года. Только в самые суровые зимы снег и лед делают его непроходимым для повозок.

— А как насчет узких мест? Может ли враг преградить нам путь или устроить нам засаду?

Радамист на мгновение вспоминал маршрут, прежде чем ответить: — Есть несколько мест, где дорога проходит под скалами или проходит вдоль ущелья, но мои люди могут расчистить высоту перед вашими когортами и фургонами. Я не вижу опасности, с которой мы не сможем справиться. — Иберийец осушил свою чашку и налил себе другую. — Величайший вызов бросит не враг, а холод и голод. Даже в это время года ночи будут горькими, и нашим людям будет мало еды для добычи.

Катон кивнул, а затем спросил: — А как насчет других маршрутов, избегающих гор?

Радамист покачал головой. — Мы могли бы обогнуть их и подойти к Артаксате с юга, но это добавило бы как минимум двадцать дней пути.

Катон быстро обдумал все это и принял решение. С каждым днем ​​в дороге инициатива все полнее переходила к противнику.

— Мы пойдем по горной дороге.

— Я согласен, трибун. Это было бы лучше.

Катон подавил улыбку, когда другой мужчина попытался разделить это решение. С тех пор, как две силы были воссоединены, Радамист ни разу не бросил прямой вызов его командирским полномочиям, и поэтому Катон был доволен тем, что время от времени позволял ему сохранять лицо. Он начал обдумывать меры, которые потребуются в ближайшие дни, разочарованный медлительностью своих мыслей из-за продолжающейся усталости. Его выздоровление шло не так хорошо, как ему хотелось бы, или как оно было необходимо.

— Центурион, мне понадобится инвентарь запасов всего рациона, который мы несем с собой. Завтра нам нужно будет сделать остановку у реки, а затем провести следующий день в поисках пищи, достаточной для того, чтобы провести нас через горы. И нам нужен корм для лошадей и растопка для костров.

Когда Макрон вынул свою вощеную дощечку и делал записи, Катон поднял чашу перед Радамистом. — Ваше Величество, все хорошо, на этот раз через десять дней наши солдаты будут в лагере недалеко от Артаксаты. И тогда мы решим это дело в последней битве с вашими врагами. За победу!

Катон в последний раз осмотрел людей, лошадей и повозки в бледном свете зари. Солнце еще не взошло над гребнями гор на востоке, и все было в тени, а воздух был залит синим оттенком, от которого, казалось, стало холоднее. Они переправились через реку за несколько часов до рассвета, Радамист и его конные лучники шли впереди, чтобы очистить дальнюю сторону от любых банд парфян, которые могли бы соблазниться вмешаться в процесс, пока пехота и повозки пробивались сквозь ледяное течение, быстро протекавшее через отмель горного потока. Люди выбирались на дальний берег, мокрые и дрожащие, прежде чем их офицеры выстраивали их в линию движения.