Кристин Ханна - Четыре ветра [litres]

Лореда сидела напротив, в изголовье кровати.

– Помните дом, возле которого я остановилась в Далхарте в тот день, когда мы уехали в Калифорнию?

– Большой дом с разбитым окном?

Элса кивнула:

– Большой, и правда. Я там выросла… в доме без сердца. Моя семья… отказалась от меня… думаю, так сказать будет правильно. Для моих родственников важна была внешность, и моя непривлекательность оказалась роковой ошибкой.

– Ты…

– Я не выпрашиваю комплименты, Лореда. И я уже слишком долго прожила, чтобы врать. Я отвечаю на твой вопрос. На тот, что ты сейчас задала, и на тот, который ты не задаешь уже какое-то время. Обо мне, и ваших бабушке с дедушкой, и о вашем отце. В общем, я что хотела сказать, девушкой я была очень одинока. Никак не могла понять, что я такого сделала, чтобы заслужить свою изоляцию. Я так старалась, чтобы меня любили. – Элса глубоко вздохнула. – Я думала, все изменилось, когда я встретила вашего отца. И так оно и было. Для меня. Но не для него. Он всегда мечтал о чем-то большем, чем жизнь на ферме. Всегда. Да ты и сама знаешь.

Лореда кивнула.

– Я любила вашего отца. Любила. Но ему этого было недостаточно, и теперь я понимаю, что и мне этого было недостаточно. Он заслуживал лучшего, и я тоже.

Произнеся эти неожиданные слова, Элса почувствовала, что они как будто перевернули в ней что-то.

– Но знаете, что изменило мою жизнь? Вовсе не замужество. Ферма. Роуз и Тони. Я нашла семью, где стала своей, людей, которые меня полюбили, и они стали домом, о котором я мечтала с детских лет. А потом появились вы и научили меня истинной, безграничной любви.

– Я обращалась с тобой как с прокаженной.

Элса улыбнулась:

– Несколько лет. Но до этого ты… ты разлучиться со мной не могла. Плакала, когда тебя укладывали, говорила, что не можешь без меня спать.

– Прости, – сказала Лореда. – За…

– Не извиняйся. Мы ссорились, мы боролись, делали друг другу больно, ну и что? Вот что такое любовь, думаю я теперь. Все это. Слезы, гнев, радость, конфликты. Главное, что любовь никогда не останавливается. Она длится. Никогда за все это время – за годы пыли, засухи, ссор с тобой, – никогда я не переставала любить тебя, и Энта, и ферму. – Элса рассмеялась. – Так что мой затянувшийся ответ на твой вопрос такой: Роуз, и Тони, и ферма – это наш дом. Мы их увидим. Когда-нибудь, но увидим.

– Вот дураки, – сказала Лореда. – Я имею в виду твою другую семью. И они столько упустили.

– Что?

– Тебя. Они так и не увидели, какая ты замечательная.

Элса опять улыбнулась.

– Таких приятных слов ты мне, наверное, еще никогда не говорила, Лореда.

В пятницу Элса с детьми, как обычно, собирали хлопок, а вечером выбрались из лагеря и поехали в конец Уиллоу-роуд на собрание.

В амбаре стрекотали печатные машинки, громко разговаривали люди, ходили туда-сюда. В основном это были приезжие – коммунисты. Местных рабочих было немного.

Джек, заметив их еще в дверях, быстро подошел к ним.

– Землевладельцы занервничали, – сообщил он. – Говорят, Уэлти вне себя.

– Вчера в лагере было полно мужчин с ружьями. Они нам не угрожали, но мы и так все поняли, – сказала Лореда.

– Как тут винить людей за то, что они держатся от нас подальше, – сказал Джек.

– Бреннаны не придут, – подал голос Энт. – Они говорят, что мы с ума сошли.

– Мы сейчас не на земле Уэлти. Ни один закон не запрещает нам разговаривать , – отрезала Лореда.

– Иногда законные права не играют той роли, которую должны, – сказал Джек.

К ним подошла Наталья. Черные брюки, бежевый приталенный жакет и белая шелковая блузка, застегнутая под горло. Неудивительно, что Лореда почти что поклонялась этой женщине. На опасном собрании, в заброшенном деревенском амбаре Наталья умудрялась выглядеть образцом элегантности и спокойствия. И как стать такой уравновешенной?

– Пойдемте, – сказала она, взяв Джека под руку. – Все.

Наталья подвела их к дверям, приоткрыла.

На дороге между полями Элса увидела вереницу автомобилей, движущихся в их сторону. Машины одна за одной подъезжали и останавливались. Люди выбирались из грузовиков, неуверенно собирались в группки. А машины все подъезжали и подъезжали. А вскоре через поле потянулись и те, кто добирался пешком.

Элса наблюдала за прибывающими, видела, как нервно они оглядываются, как то и дело косятся на поле и дорогу. К восьми часам по подсчетам Элсы собралось более пятисот человек. Перед амбаром скопилась огромная толпа. Люди переговаривались приглушенными голосами. Все боялись, что их ждет расплата уже за одно то, что они слушают разговоры о забастовке.

– Вам нужно поговорить с ними, – сказал Джек Элсе.

Она засмеялась:

– Мне? Да кто меня послушает?

– Вы знаете этих людей. И они вас послушают.

– Нет, давайте вы. – Она подтолкнула его вперед. – Убедите их так, как убедили меня.

Джек выволок из амбара стол, поставил его перед большими двойными дверями, потом запрыгнул на него.

Толпа затихла. Элса смотрела на знакомые лица: люди, которые приехали со Среднего Запада или с Юга, из Техаса или с Великих равнин; люди, которые всю жизнь трудились и хотели продолжать трудиться; люди, на которых жизнь обрушила немыслимые удары, растерянные, не знающие, что делать. Все они думают – или раньше думали, – как и она: что, имея равные возможности, они смогут направить корабль своей жизни в верное русло.

– Восемь лет назад мексиканцы собирали почти весь урожай в этой большой долине, – сказал Джек. – Они переходили через границу, собирали урожай на полях и переезжали дальше. В феврале – горошек в Нипомо. В июне – абрикосы в Санта-Кларе. В августе – виноград во Фресно, а в сентябре-октябре – хлопок здесь. Мексиканцы приходили, собирали урожай и возвращались домой зимовать. И на всех этапах они оставались невидимыми для местных жителей. Пока биржевой крах двадцать девятого года не сломал эту систему и не заставил жителей Калифорнии держаться за свою работу. Они испугались тех, кого всегда боятся американцы, – приезжих. И штат начал борьбу с нелегальными мигрантами, мексиканцев объявили преступниками и депортировали. К тридцать первому году почти все они уехали. Это стало бы катастрофой для сельского хозяйства, но… – тут Джек вытянул руки вперед, – на помощь пришел Пыльный котел. Засуха. Великая депрессия. Миллионы людей потеряли работу и дом. Вы приехали на Запад, вам нужна была работа, вы только хотели прокормить свои семьи. Вы заняли место мексиканцев в полях. Теперь вы составляете девяносто процентов сборщиков урожая. Но вы не хотите оставаться невидимыми, правда? Вы пришли сюда жить, пустить корни, стать калифорнийцами .

– Мы американцы! – выкрикнул кто-то из толпы.

– У нас есть все права жить здесь!