Николай Алексеев-Кунгурцев - Сборник Исторические романы. Компиляция. кн.1-6

— А ну, ну, выломай! — крикнул старик, полагавший, что хоть и старые, но еще крепкие дубовые двери не подадутся.

На дверь посыпались удары. Колотили чем-то твердым. Двери заскрипели, одна доска дала трещину. Скряга старик изменил тон:

— Будет те, будет те! Чего колотишь! Дверь, грехом, сломаешь… Уж и пошутить нельзя — осерчал! Полно, добрый человек. Скажи лучше, что надобно?

— За советом к тебе…

— О чем?

— О судьбине своей.

— Гадать, стало быть… Ну, брат, не вовремя — на покой ложусь. Утречком приди.

— Сейчас надо!.. Пусти.

— Не можно…

Удары опять посыпались на дверь.

— Да иди, иди! Что с тобой делать?! — пробормотал ведун, отодвигая засов, между тем как другою рукой сжал, про случай, конец топорища.

Дверь со скрипом отворилась. Вошел высокий закутанный в шубу до самых глаз боярин. Кузьмич встретил его низкими поклонами.

— Добро пожаловать, милостивец… Ведь я не знал кто… Думал, недобрый какой человек… Прости меня, старика глупого. Присаживайся к столику на лавочку, дай я вот только пыль с нее смахну… — затараторил колдун.

Посетитель обвел взглядом избу. Обстановка ее была довольно странна. Повсюду лежали мешки и мешочки всяких форм и видов, с потолка спускались длинные нити каких-то сушеных трав, на лавке, в разных местах, валялись пожелтелые и почернелые кости животных, а может быть, и человека, в самом углу скалил зубы большой череп собаки или волка. Большой черный кот смотрел с печи на боярина своими зеленоватыми глазами. Воздух был сперт и наполнен пряным запахом трав.

— Вот и готово… Садись, боярин! — повторил приглашение старик.

Посетитель опустился на лавку.

Ведун уселся напротив него, ближе к печке. Кот неожиданно спрыгнул с печи на плечо своего хозяина и спокойно замурлыкал, уставясь на гостя.

Боярин вздрогнул от неожиданности и сделал легкое движение. От этого воротник шубы открыл лицо ночного посетителя. Гость тотчас же запахнул по-прежнему воротник, но Кузьмич уже успел скользнуть взглядом по лицу боярина.

На мгновение на лице ведуна выразилось удивление, но он тотчас же оправился и, радостно блестя глазами от предвкушения хорошей получки, спокойно спросил:

— Так тебе погадать?

— Да.

— О чем? Полюбит ли тебя красна девица, будешь ли богат, будет ли царь-осударь к тебе милостив?

— Просто о судьбине, какова будет, что впереди меня ожидает.

— Можно… — протянул ведун, — Трудненько это, но ты меня не обидишь, вознаградишь как следует… Того ради можно и потрудиться. Обожди малость!..

Знахарь кряхтя поднялся с лавки, — кот остался сидеть у него на плече, — поставил на стол глиняную чашку и налил ее водой, потом достал пучок длинной сухой травы.

— Молчи теперь, боярин, слова не пророни: вымолвишь что — не удастся гаданье, и худо с тобой и со мной приключиться может, — сказал знахарь и, зажегши траву от пламени лучины, стал держать траву над чашей.

Пепел падал в воду. Трава медленно горела, наполняя комнату удушливым дымом.

Годунов — этот ночной посетитель был он — чувствовал, что у него начинает кружиться голова. Непонятная слабость овладела им. Как сквозь сон, он видел, что Кузьмич, хитро посматривая своими маленькими подслеповатыми глазками, дует на него этим сладко-удушливым дымом. Он хотел шевельнуться, хотел крикнуть на ведуна и не мог от той странной апатии, которая им овладела — лень было пересилить себя. Он точно засыпал; туман застилал его зрение…

И вдруг разом рассеялся туман, точно пелена упала с глаз правителя.

Он увидел большую сводчатую комнату…

Видел так ясно, что готов был принять за действительность, если б остаток сознания не шептал ему, что это только неожиданный, непонятный сон, наваждение колдовское.

Комната озарена сиянием свеч в высоких подсвечниках, стоявших у темного гроба, полуприкрытого покровом. Молодая, прекрасная женщина в отчаянии заломила руки и смотрит полными слез глазами на гроб. Борис узнает ее — это его сестра, царица Ирина. Узнает он и того, кто лежит в гробу. Ему виден острый профиль изжелта-бледного лица мертвеца — это царь Феодор…

Точно всколыхнулась комната и исчезла, и на месте ее новая картина.

Ярко залита солнцем огромная площадь. Гудит многотысячная толпа… И вдруг смолкла… «Царь идет!».

Вот и царь, окруженный боярами. Среди них виднеется и Василий Шуйский со своим морщинистым некрасивым лицом.

Золотом горит на солнце царский наряд. Как дивно сверкают на Мономаховой шапке самоцветные камни! Прекрасен царь в этом наряде. Трепетно бьется сердце Бориса — в этом царе он узнает себя!..

Та же площадь и так же ярко залита солнцем, такая же многотысячная толпа на ней. Но не гудит радостно московский люд. На царя — на него, Бориса — никто и взгляда не кидает: все угрюмо уставились на что-то вдали. Смотрит туда и царь.

Там виднеется что-то диковинное, никогда прежде не виданное, будто бурлит какое-то море, но не синее, а темное, зловещее… Быстро катятся волны. И видит Борис, что эти волны красного цвета, что это — кровь…

Ужас объемлет его. А волны все ближе да ближе… Поднялся огромный вал, покрытый алою пеной: прольется на город — потопит и люд весь, и самого царя.

Жалобный вопль вырывается из толпы, громок он, но еще громче ропот кровавого моря. Вал вздымается все выше и выше, уже солнце не видно за ним…

Очнулся правитель. Перед ним стоит Кузьмич, плещет ему в лицо холодной водой.

Годунов обвел избу недоумевающим взглядом:

— Где я?

— Хе-хе! — рассмеялся старик. — Да у ведуна, у Кузьмича. Ну что, узнал ли судьбу?

— Узнал, — глухо ответил Борис.

Мысль его уже работала ясно, слабость быстро исчезла, только легкая тяжесть осталась в голове. Ему жутко стало оставаться в избе знахаря.

— На, получи за труд… — промолвил он, опуская руку в карман шубы за деньгами. Но карман был пуст, другой тоже.

Кузьмич с усмешкой смотрел на него.

— Не хлопочи, боярин, я уж взял себе за гаданье, хе-хе! — прошамкал он.

— Как же ты смел? — сурово заметил Борис.

— А не все ль равно? Тебя ж от труда избавил.

Правитель махнул рукой, проворчав:

— Ну, богатей с этих денег, старый хрыч, тать ночной! — и приподнялся с лавки.

— Постой, Борис Федорыч! — назвал его по имени старик. — Как бы тебя котик мой не поцарапал!

Годунов взглянул на кота; он сидел наежившись на плече знахаря, готовясь прыгнуть на правителя.

— Умный он у меня котик, ласковый! Меня, старика, никому в обиду не даст: чуть что — прямо в глаза он ворогу моему вцепится… даже тебе, не глядя, что ты первый на Руси после царя… Известно, зверек-дурачок, где ему званья разбирать? — говорил ведун, гладя кота.

— Да как ты смеешь меня котом травить! — грозно вскричал правитель.