Ольга Елисеева - Переворот

— Лучший способ уничтожить тело — растворить его в серной кислоте, — невозмутимо обратился к ней Шарль. — Но это возможно только в лабораторных условиях. Даже негашёная известь не даёт таких результатов. Всё равно остаются крупные кости и фрагменты металла...

Лиза почувствовала, что её вот-вот вырвет.

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она.

— Нет, слушай, — с поразительной жестокостью оборвал её де Бомон, — и мотай на ус, раз у тебя прорезались наклонности леди Макбет.

— Я не убийца! — чуть не закричала Лиза.

— А кто же ты? — Шарль смерил её холодным презрительным взглядом. — Слушай и учись, я не смогу быть рядом всегда, когда твои дикарские страсти возьмут верх над разумом. Африканская принцесса! — Он едва не сплюнул под ноги. — Итак, все считают, что проще закопать или утопить труп. Это неверно. Есть простой, дешёвый и стопроцентно гарантирующий от подозрений путь. Положить на перекрёсте проезжих дорог. Кругом шатаются шайки нищих. К утру они разденут тело до нитки, а то и сволокут в своё логово поразвлечься.

Лиза в ярости замотала головой. Она не хотела, просто не могла такое слушать.

— Придётся, — отрезал Шарль. — Когда тело будет обнаружено (если будет), вину возложат на бродяг. Ну всё, мы пришли.

Они оказались у конюшни, и шевалье, положив злополучную ношу на землю, взялся снова выводить совсем недавно рассёдланную лошадь. Конь храпел и не шёл — боялся мертвечины.

— А как же мэтр Бомарше? — подала голос Лиза. — Что вы скажите ему?

— Ничего, — пожал плечами де Бомон. — Он сплоховал. Нужно было самому остаться подождать документы. А он доверился сомнительной авантюристке из России, которая и скрылась с его драгоценными бумагами.

— Вы думаете, он поверит? — с сомнением спросила девочка.

— Он не дурак, — столь же невозмутимо отозвался Шарль. — Но никто в Англии не знает о пребывании здесь мадемуазель Штейн. Публика такого сорта не объявляет через газеты о своём приезде и не посещает уважаемых людей с рекомендательными письмами. Мэтр Бомарше даже не сможет доказать её существование, как и факт посещения моего дома. — Резким кивком шевалье дал спутнице понять, что разговор окончен. — Теперь можешь вернуться домой. Ты достаточно наказана. Возьми пакет из-под зеркала и положи его в тайник за картиной.

Он не сомневался, что его распоряжение будет выполнено. Девочка опрометью побежала к освещённому входу в дом через тёмную аллею. Казалось, тени кустов хватают её за пятки.

Погоняя лошадь со страшным грузом по широкой дороге на Бат, шевалье де Бомон думал о том, как быстро Лиза справилась со своим шоком. В памятный театральный вечер он показал ей, как просто могут решаться подобные вопросы. И она приняла его логику — не без борьбы и страха — сделав знание о лёгкости убийства своим внутренним достоянием. Шарль не был уверен, что это хорошо.

Григорий Орлов сидел под раскидистым вишнёвым деревом в саду своего нового особняка и стрелял косточками в белый свет. Он запрокидывал голову, сжимал пальцами круглую древесную твердь, и она сама летела в пронзительно голубое небо. Этот дом подарила ему императрица из числа конфискованных дворцов немецких приближённых прежнего государя. Раньше он принадлежал принцу Георгу Голштинскому и был перестроен во вкусе тесных берлинских резиденций. Сад пышно разросся и сбегал огородными грядами прямо к каналу.

Длинные огуречные плети купались в воде, ярко-жёлтые цветы колебались на свинцовой волне и спорили красотой с кувшинками. Голландские гуси целыми флотилиями проплывали мимо под гордым водительством серого вожака. Бельё, растянутое на верёвках с берега на берег, трепалось на ветру, как флаги.

Жизнь была прекрасна. Впервые за последний месяц Григорий всей грудью вдыхал её полноту и безмятежность. На нём красовалась дорогая батистовая рубашка с амстердамским кружевом. Ворот не завязан. Алый шлафрок на беличьем меху соскользнул с плеч и улёгся у ног. На коленях покоилось лукошко, полное спелых ягод. Жуй не хочу.

И всё же время от времени на Гришана накатывала чёрная тоска. Тогда взгляд его становился злым и виноватым. В один день он потерял друга и... брата, запоздало прозрев насчёт причин редкого для Алексея бешенства. Ох, не семейная то была обида. Не за старшого бил Алехан, за себя. Тяжело. Черно. С надрывом. А он, Григорий, смалодушничал. Отдал друга на растерзание. Испугался.

Сейчас вот не мог решить, чего больше. Братьев ли, насевших, как в былые времена. Или потери Като, а с ней власти и так недавно окутавшего его тощие бока великолепия. Да нет же, нет, постылое всё! Вот оно, богатство, задом ешь. Не надо!

Ему страшно было вспомнить о Грице, своём тёзке, дружбой с которым он так гордился. Единственный раз в жизни позволил себе привязаться к чужому человеку, не из семьи. И теперь казалось, отрезал по живому. Хуже всего, что Потёмкин даже не защищался. Обычно в драках он был не промах. А тут... позволил им себя убивать.

После нападения, вечером с Гришаном случилась истерика, едва не перешедшая в припадок. «Сволочи! — выл он, катаясь по полу. — Всю вы душу из меня повынули! Мало вам? Мало? Чтоб вы подавились! Чтоб вам пусто было!»

Фёдор и только что прибывший из деревни Владимир отливали брата холодной водой. Видя, как беснуется Гришан, они откровенно испугались за его рассудок. Предрасположенность в семье была: тётка по материнской линии семь лет просидела в монастыре на цепи, пока сам святитель Дмитрий Ростовский, матушкин духовник, не отстегал несчастную епитрахилью и не привёл в разум. Но и после этого она оставалась как бы не в себе, блюдя тихую отстранённость от мира. Гришан с его фейерверком страстей и болезненной чувственностью мог легко покатиться по её дорожке.

Иван уже проклял глупую Лешкину затею проучить Потёмкина не весть за какие грехи с государыней. По словам брата выходило: паскуда-студент чуть не на диван её затаскивал. Вот блудная баба! Странно, но дуралей Гришан ещё что-то пытался вякать в защиту приятеля. Мол, не виноват он, что врезался в Като, в неё почитай полгвардии влюблено. Так что ж теперь, каждого бить?

— Каждого не каждого, — рассудил Иван, — а этот много о себе думает. Да и подобрался к государыне ближе некуда. Благодаря нам же, Орловым, и подобрался. Сами виноваты: проморгали. Надо ему руки-то укоротить. Пока он их не засунул, куда не следует.

На попытки Гришки возразить:

— Да он бы не стал... я знаю, он никогда...

Иван отрезал:

— Баста. Сказано, проучить, так не трепыхайся по-пустому.

Теперь получалось, может, и не надо было слушать Лешкины бредни? Чуть не убили парня. В расчёты Старинушки это никак не входило. Алехан, тот себе на уме. Мало ли что они с Потёмкиным не поделили? Этот вражина способен и напраслину возвести. Вон как Гришку-то крутит. Не на шутку, видать, привязался к блаженному своему студенту. Да и сам Иван, что греха таить, до вчерашнего дня испытывал к Грицу только добрые чувства.