Ольга Елисеева - Переворот

Из сеней повеяло холодом и пустотой. Это ещё больше насторожило собравшихся.

— Ваше Величество? Ау?! — уже не столь уверенно окликнул темноту Пётр. — Выходите, это не смешно! Она вздумала играть со мной в прятки, — голосом обиженного ребёнка пояснил он окружающим. — Като, перестаньте дуться! В честь праздника я предлагаю заключить перемирие...

Ему никто не ответил. Молчание было вызывающим. Сердитым размашистым шагом император миновал сени, толкнул ногой дверь и упёрся прямо в развороченный сундук с повисшим на крышке дамским бельём. Розовые чулки, кружевные чепцы, прозрачные накидки для пудренья волос и шёлковые подвязки вываливались из него, как из шляпы фокусника. В углу застенчиво пряталось жёлтое атласное платье императрицы, специально приготовленное к празднику. Его накрахмаленные оборки топорщились, придавая наряду неуловимое сходство с оперением курицы-хохлатки.

Вид брошенных в спешке вещей так красноречиво свидетельствовал о бегстве императрицы, что даже государь был вынужден признать очевидное.

— Она улизнула! — Пётр затопал ногами. — Испортила мне праздник! Шельма! Дрянь! Где она? Где? Скажите на милость?

Никто из собравшихся не мог ответить. Гости прибыли вместе с императором и ничего не могли знать об исчезновении его жены. Но им сделалось не по себе при мысли, что именно их государь сделает ответственными за случившееся.

— Все предатели! Все! — кричал Пётр. — Слуги, кучера, лакеи, фрейлины! Вы все в сговоре с ней! Все от меня что-то скрываете! Отвечайте, сукины дети, куда она подевалась?

Для многих было очевидным, что императрица направилась в столицу. Иные подозревали, что её там в распростёртые объятия приняла взбунтовавшаяся гвардия, и, возможно, в этот час Сенат и генералитет уже присягнули... Но высказать подобное предположение вслух никто не решался.

Наконец сыскали двух прачек и повара. Тот ещё затемно начал сажать эклеры в печь, чтоб успеть остудить их и начинить кремом. Он видел, как Её Величество в седьмом часу прошла через сад в сопровождении офицера-семёновца и скрылась за купальней.

— Я требую объяснений!

Объяснений никто не дал. Рассердившись на тупость окружающих, Пётр пнул ногой сундук и схватил за руку хорошенькую графиню Нарышкину.

— Ваш муж в городе! Должно, быть он примкнул к заговору!

— Лев... Никогда... — пролепетала бедняжка.

— Не сметь спорить! Прикажу казнить всех, чьи родственники сейчас бунтуют! Что за подлый народ? Страна предателей! Где, для примера, ваша супруга? — Император на каблуках повернулся к своему любимому адъютанту Андрею Гудовичу.

— Но, государь... я не женат, — опешил тот.

— Коли так, — не смутился Пётр, — идёмте к каналу, обдумаем положение. Остальных под арест!

Император размашистым шагом удалился в парк. За ним последовали немногие доверенные лица. Остальные опустились на стулья. Через минуту в уголке заплакала одна дама, потом вторая и третья... У каждой в столице остались родные, и никто бы не поручился, что мужья, братья, дядья и свойственники никаким боком не причастны к заговору.

— Поздравляю, дурёхи, — бодро заявила Прасковья Брюс. — Мы заложницы. Хватит ныть. Надо придумать, как улизнуть отсюда.

— Бегство лишь изобличит вашу неблагонадёжность, — рассудительно заявила Анна Карловна Воронцова, жена канцлера. — Государь вовсе не зверь. Под влиянием минуты он может сыпать угрозами, но не более. Пётр — большой ребёнок.

— Вам легко говорить, — фыркнула старушка Румянцева. — Вы его двоюродная тётка, и он вас не тронет. А мы, грешные?

Анна Карловна, урождённая Скавронская, приходилась кузиной императрице Елисавет и считалась первой дамой двора. Теперь, в связи с грядущей женитьбой Петра на Лизавете Воронцовой (о чём уже говорили открыто), родство становилось ещё более близким.

— Ах, ну чем им помешал наш бедный государь? — едва не плакала другая её племянница Мари. — Так было хорошо, так весело.

— Вам, душенька, всегда хорошо и всегда весело, — зло зашипела графиня Гендрикова.

— Ну, кто решился, за мной, — Брюс толкнула рукой дверь. — Я проведу вас через мыльню.

Оглушительно шурша платьем, она двинулась к выходу в стеклянную галерею. Со стороны Прасковья Александровна напоминала яхту, на всех парусах мчавшуюся к свободе. За ней устремилось пяток наиболее отчаянных дам. Большинство никогда не бывало в такой глубине частных покоев императрицы, но Прасковья, не раз принимавшая морские ванны вместе с Като, уверенно шла вперёд.

— Не поскользнитесь здесь, — цедила она сквозь зубы.

Дамы благополучно миновали парную, выпорхнули в сад, но у самого фонтана-раковины их сграбастали голштинские часовые.

— А ну-ка, крошки! — Им грубо завернули руки назад.

Как пойманных птичек, фрейлин пригнали к императору, который длинными шагами прогуливался вдоль главного Петергофского канала. Он никак не мог решиться, что предпринять, и крутил в руках увесистую трость с набалдашником из слоновой кости. Этой-то тростью Пётр и упёрся в подбородок графини.

— Как вы осмелились бежать? Вы! Продувная бестия! Подруга моей жены! Вы были подосланы, чтоб шпионить за мной!

«Ой, мамочки, — Прасковья Александровна почувствовала, что от испуга у неё по ноге вот-вот побежит горячая струйка. — Стыдобищи не оберёшься!»

Между тем государь обратил внимание на других дам и пошёл распекать каждую по очереди. Плач и стоны поднялись над сонной водой так дружно, что через минуту-другую собравшимся стали отвечать лягушки.

«Что у него дела другого нет? — Брюс с изумлением глядела на императора. — В столице мятеж, а он вымещает гнев на никчёмных бабах. Он только теряет время».

Точно так же думали и окружавшие Петра офицеры. Его бывший учитель Яков Штеллин раз десять пытался обратить внимание императора на фельдмаршала Миниха, едва поспевавшего по пятам за длинноногим монархом. Старый служака времён Анны Ивановны, возвращённый Петром из ссылки, спешил оказать помощь новому владыке. Его советы никто не назвал бы неразумными, но вот беда, у государя от высокого стариковского фальцета болела голова.

— Ваше Величество, — настаивал Миних. — Мятеж ещё в самом начале. Не дайте ему разрастись. Поезжайте прямиком к солдатам. Я не раз видел, как личное появление Петра Великого перед войсками тушило уже готовое вспыхнуть недовольство.

— Совет хорош со всех сторон! — нервно рассмеялся Гудович. — Только наш государь не Пётр Великий, и его явление способно не утушить, а воспламенить самый дикий бунт у солдатни... — адъютант осёкся, поняв, что говорит слишком громко.

Миних не удостоил его взглядом. Он обращался лично к императору.

— Армейские полки не знают о начале мятежа. Они поддержат вас хотя бы из всегдашней неприязни к гвардии. Надо отправляться в Кронштадт, куда ещё не успели пробраться мятежники, организовать десант военных моряков в столицу. Бунтовщики разбегутся, как только вы прикажите бомбардировать город с моря.