Зиновий Шейнис - Солдаты революции. Десять портретов

— Да.

— Ни в коем случае. Прошу отложить поездку на два дня, — решительно сказал Ян Антонович.

— А что это даст? — ответил Дзержинский. — В подобных ситуациях решает внезапность.

— Постараюсь выяснить, куда тянется нитка.

Аванесов поддержал Берзина, и отъезд было решено отложить на два дня.

Вечером следующего дня на наблюдательном пункте у дома наискосок от квартиры Дзержинской не появился никто. Это, конечно, не значило, что там больше никто не появится, а тем более не было никакой уверенности, что за домом нет слежки. Неужели стало известно, что здесь находится Дзержинский? Эта мысль не давала покоя Берзину. Как и Феликс Эдмундович, он был убежден, что Локкарт не имеет отношения к слежке. Но в чем же тогда дело? О приезде Дзержинского на лечение знало только несколько ближайших сотрудников. В этих людях Ян Антонович был уверен так же, как и в себе.

Однако Берзин не знал, что в здании миссии работает провокатор и что он был внедрен сюда разведкой Антанты.

Кто же он?

Берзин писал Владимиру Ильичу, что в канцелярии миссии «работают главным образом бывшие латышские стрелки». Это было именно так. Но, кроме латышских стрелков, прибывших вместе с Берзиным, людей бесконечно преданных революции, самоотверженно защищавших ее, в качестве обслуживающего персонала на работу в миссию в Берне было взято еще несколько человек. Одним из них был человек, назвавшийся латышом, политэмигрантом, якобы бежавшим в 1914 году от царского произвола. Он заверял, что собирается возвратиться на родину. Его взяли на техническую работу в канцелярию. Предательство его выяснилось позже.

Отъезд Дзержинского нельзя было больше откладывать. Ян Антонович поручил Морису взять два билета на экспресс Берн—Берлин и в этот же вагон, но в другое купе — еще один билет, чтобы Морис сопровождал гостей до германской границы.

25 октября 1918 года Дзержинский и Аванесов выехали из Берна в Советскую Россию.

После отъезда Дзержинского Берзин с волнением ждал вестей. Морис возвратился в Берн через два дня и сообщил, что гости благополучно пересекли границу. Берзин, помолчав, сказал:

— Отправляйтесь в Лугано.

Теперь в советской колонии ждали других вестей — из Германии и с Балкан. Вести приходили хорошие, ободряющие, и это вызывало радостное оживление.

Покровская писала в Москву:

«...Итак, Мишенька, родной мой, в Болгарии началось. Ты, вероятно, уже знаешь, как это шло: когда началась революция, Фердинанд (болгарский король. — З. Ш.) возопил о помощи к Вильгельму; ему сказали: «пошел к черту! Не до тебя». Тогда Фердинанд, чтобы еще раз извернуться, пошел к... Антанте — на все условия. Здешние газеты перепечатали из «Кельнише цайтунг» одну такую телеграмму: «На юге от Софии — сражение — но неизвестно, кто с кем». Вот как пошло!

В Германии пока только министерские отставки, — но я уверена, что каждый ближайший день будет приносить крупные новости.

Бундесрат решил нас не признавать. Не слишком ли они поспешили? Не вышло бы наоборот. С нетерпением жду завтрашнего утра, чтобы по дороге на работу прочитать, что бундесрат вывесит на столбе. Удивительно приятно видеть, когда публика толпится вокруг газетного столба, на котором что-нибудь эдакое важное...»

Революционная ситуация в Европе и впрямь бурно назревала, но далеко не во всех странах.

Еще до отъезда Дзержинского Берзин отправил в Москву Алексея Черных, чтобы тот рассказал Владимиру Ильичу о работе миссии. Курьерская почта работала очень плохо, и Берзин надеялся, что Черных сумеет обернуться скорее, чем это сделает курьер, привезет Ленину новые материалы. Ян Антонович знал, что Владимир Ильич сидит в Горках и пишет книгу «Пролетарская революция и ренегат Каутский». Ян Антонович отмечал: «Ленина волновало и удручало, что мы не только не получаем прямой практической помощи в нашей борьбе от европейского пролетариата, но не встречаем даже сколько-нибудь действенной теоретической поддержки со стороны левых марксистов Запада в борьбе против оппортунизма. И тщетно он взывал к «левым» друзьям Европы: по моим личным наблюдениям даже лучшие среди них в то время не были психологически в состоянии полностью осмыслить пролетарскую революцию в России и дать решительный отпор дряхлому каутскианству».

Алексей Черных привез Ленину газеты и журналы.

15 октября Ленин писал Берзину:

«Дорогой товарищ! Получил от Вас разрозненные, как всегда, иностранные газеты (нельзя ли заказывать кому-либо делать вырезки: (а) все о России; (б) все о социалистических партиях всех стран).

...Только что получил от Свердлова комплект ваших изданий (не грех бы и мне послать этот комплект)...

Ваш Ленин.

NВ: Если больны, лечитесь серьезно и не выезжайте из санатории. Сношения по телефону, а на визиты заместителя посылайте».

В этом письме Владимир Ильич поручает Берзину: «Надо тотчас заказать (хоть Лейтейзену) компиляцию из «Правды» и «Известий» против лганья левых с.-р.». А через несколько дней в Берн прибывает курьер с письмом Ленина от 18 октября. Оказывается, Владимир Ильич с «пристрастием» допросил Черных, тот признался, что Берзин тяжело болен, и Ленин пишет:

«Дорогой тов. Берзин!

Выслушал я Черных и вижу, что дела у Вас плохи. Во-первых, Вам надо серьезно лечиться.

NВ. Если доктора сказали лежать, ни шагу из санатория.

NВ. Если доктора сказали «2 часа работать», ни минуты более.

Свободно можете отказаться от приемов, 1/4 часа уделять на доклады по «делам» и беседы о «делах», 3/4 на руководство всем прочим... Посылать сюда выдержки, а не выписки, как... делали до сих пор... А то у вас нет ответственных.

Статьи из «Volksrecht’a» и др. газет, кои писали, что де Советы не для Европы (по словам Черных) не прислали сюда. Кого за это пороть? Вы должны назначить ответственных...

Привет!

Ваш Ленин».

Приближалась первая годовщина Октябрьской революции. По настоянию Фрица Платтена и его ближайших друзей Правление Социал-демократической партии Швейцарии торжественно отметило это событие, как «имеющее всемирно-историческое значение», выпустило праздничный номер газеты. Особый пункт постановления гласил: направить приветствие советскому народу и «неутомимому труженику вождю русской революции товарищу Ленину», ознаменовать первую годовщину Октября митингами и собраниями в знак солидарности с революционным пролетариатом России.

Берзин и Платтен сообщили в Москву об этом решении. Исполком Московского губернского Совета сразу же направил швейцарским социалистам приветственное письмо, пригласил делегацию на празднование Октября. В послании Москвы говорилось: «Наши друзья — швейцарские пролетарии тем более будут для нас дорогими гостями, что их прекрасная родина давала приют нашим товарищам, вынужденным под гнетом самодержавия жить в изгнании».