Зиновий Шейнис - Солдаты революции. Десять портретов

...Замолкли последние звуки песни, записанной на пленку, мы сидим с Александром Андреевичем, погрузившись в раздумья. Потом я спрашиваю, как сложилась судьба семьи.

— Со станции Ханьдаохэцзы мы уехали, оказались в Харбине. Мне пришлось взять на себя заботу о семье.

— Сколько лет вам было тогда?

— Шел семнадцатый год.

— И вы поступили на работу в штаб генерала Грейвса?

— Не сразу. Первое время я был переводчиком на КВЖД в так называемом Межсоюзном техническом совете, где работали русские и американские инженеры. А потом меня представили генералу Грейвсу. Сделал это один американский инженер. Он знал о моей работе в Межсоюзном техническом совете и привел меня к нему. Штаб Грейвса находился тогда на железнодорожных путях станции Харбин и размещался в трех классных вагонах. Генерал строго посмотрел на меня. Услышав чистую английскую речь, несколько смягчился, начал задавать вопросы, спросил, каким образом я попал в «этот богом проклятый край». Я ответил, что приехал с родителями, что получил среднее образование в США. Грейвс спросил, в каком городе я жил. «В Чикаго. Учился, а по вечерам торговал газетами». — «Тогда вы должны хорошо знать Чикаго. А помните ли вы универмаг Уайбольца на берегу реки Чикаго?» — «Магазин Уайбольца я хорошо знаю, но он находится в центральной части города, рядом с табачным магазином, перед которым стоит раскрашенная фигура индейца». Грейвс громко рассмеялся, хлопнул меня по плечу, сказал: «Ну, молодец! Я вижу, ты хорошо знаешь Чикаго. Теперь я вспоминаю, что не раз у тебя покупал газеты. Ведь я жил там, в угловом доме, возле которого ты продавал газеты...»

Подошел к концу 1919 год. Из главных центров революции в Харбин докатились вести о разгроме Юденича под Петроградом. Врангель и Деникин под ударами Красной Армии все дальше откатывались на юг России. В конце декабря пришла еще одна радостная весть: Красная Армия разгромила Колчака, именовавшего себя «верховным правителем России», а сам царский адмирал оказался в руках Иркутского военно-революционного комитета.

Харбин тревожно гудел. С разгромленных фронтов туда хлынули белые офицеры. Напуганные событиями, местные тузы спешно распродавали недвижимое и движимое имущество, собирались бежать из города.

Семья Андрея Кондратьевича все еще оставалась в Харбине. Подпольный комитет большевиков взял на себя заботу о ней. Александр Чумак продолжал работать в Межсоюзном техническом совете. Это помогло ему получить доступ в штаб бывшего царского генерала Хорвата, выполнять поручения подпольного комитета большевиков и командования Красной Армии.

Весной 1920 года под давлением широких кругов американского народа экспедиционный корпус США был выведен из пределов Советской России. Красная Армия и партизаны продолжали успешное наступление против других интервентов и белогвардейских частей, и во всем Приморье победила Советская власть.

Когда об этом стало известно в Харбине, Александр Чумак выехал в Никольск-Уссурийск в надежде разыскать отца или узнать что-либо о нем. Там он встретился с Николаем Павловичем Михайловым, старым другом Андрея Кондратьевича. В 1918 году Чумак и Михайлов были избраны в Главный исполнительный комитет рабочих и служащих КВЖД. В Никольск-Уссурийске Михайлов был председателем следственной комиссии ЧК. Он рассказал Александру о трагической гибели Андрея Кондратьевича и всех амурских комиссаров.

Александр остался работать в ЧК, чтобы продолжать дело, за которое боролся его отец. Несколько месяцев он пробыл в Никольск-Уссурийске, а потом в составе партизанского отряда под командованием Гавриила Шевченко сражался под Гродеково против интервентов и белогвардейцев. Когда же в отряд пришли вести о том, что Александр нужен в Харбине, он возвратился в город.

В это время армия Блюхера и партизаны уже вели последние бои против интервентов и белогвардейских банд. В ноябре 1922 года на всем Дальнем Востоке навсегда установилась Советская власть. Командование Народно-революционной армии Дальневосточной республики награждало бойцов и командиров. Не был забыт и сын амурского комиссара. Ему вручили часы с надписью «От благодарных товарищей».

А в 1923 году подпольный комитет большевиков отправил из Харбина в Москву семью Андрея Кондратьевича Чумака. Ее разместили в теплушке. Поезд отошел от перрона и повез их по нескончаемому сибирскому пути на вновь обретенную ими Советскую Родину.

Познакомился я с ним до войны, в начале 1940 года. Он пришел в иностранный отдел редакции газеты «Труд» и предложил написать статью об одном известном шведском миллиардере, связанном с гитлеровскими военными концернами. Через несколько дней статья появилась в газете. Отличало статью поразительное знание закулисных интриг магнатов индустрии.

Как-то незаметно он стал необходим редакции. В одной из комнат на полках лежала иностранная пресса. Он брал лондонскую газету «Таймс», парижскую «Тан», немецкую «Франкфуртер цайтунг», находил важные факты, делал выписки. Однажды я обратил внимание на то, что он читает венгерскую газету. «Вы знаете венгерский язык?» — спросил я. Он застенчиво улыбнулся и ответил утвердительно. «А еще какие?» Пробормотав что- то невразумительное, он перевел разговор на другую тему. Тогда мы попытались выяснить, какие европейские языки он не знает. В римской газете появилась статья журналиста Гайды, который в те годы был известен как рупор фашистского диктатора Муссолини. Среди нас не было сотрудника, знающего итальянский, и мы обратились к нашему новому автору с просьбой порекомендовать переводчика. Он молча взял газету, и через час статья была переведена. Потом он переводил статьи с датского, шведского, норвежского, болгарского, испанского. Закончив работу, говорил: «Вот, готово». После того как он перевел статью из турецкой газеты, мы его больше не спрашивали о знакомых ему языках.

Война разлучила нас. Я знал, что он ушел на фронт рядовым солдатом, хотя ему было далеко за сорок. Снова встретились после войны. Уже был 1956 год. Настроение у него было приподнятое. Он сказал мне: