Зиновий Шейнис - Солдаты революции. Десять портретов

Уже в обкоме партии, в комнатке у Соколовской, литературу обернули ситцем и вшили аккуратно в подкладку пиджаков Мирного, Страуяна и Портнова.

В начале августа все было готово к отплытию. Решили отчалить девятого. Накануне поздно вечером вся группа собралась в обкоме. Видно было, что Соколовская тревожится за судьбу друзей, но старается спрятать волнение за улыбкой и шуткой. Лишь перед самым отъездом, уже прощаясь, сказала:

— Болгарских друзей отправляла в путь-дорогу, а вот с заданием Москвы, прямо к Димитру Благоеву — вас первых. Ну, ни пуха ни пера, товарищи!

9 августа 1919 года, поздно ночью, когда Одесса спала тревожным сном, Семен Мирный, Ян Страуян и Георгий Портнов на рыбачьей лодке Амвросия отчалили из порта. Дубок тихо проскользнул мимо вражеской эскадры и вышел в открытое море. Редкие огни Одессы остались позади и гасли один за другим.

Амвросий, глянув на небо, в котором мерцали звезды, перекрестился и сказал: «Ну, с богом, апостолы!» — и подтянул парус.

Попутного ветра, друзья! А пока лодка плывет через Черное море, познакомимся поближе с Семеном Мирным.

Чтобы узнать о юношеских годах Мирного, я обратился не к архивам маленького латышского городка Грива, где он родился в 1896 году, а в Софийский университет. Там я почерпнул сведения о студенте Семене Мирном, оттуда потянулась ниточка в Ригу и Петроград.

Семен рано оставил отчий дом. Отец, служащий лесничества, умер в начале века, мать работала страховым агентом в обществе «Россия», взяв на себя заботу о четверых детях. Семен уехал в Ригу, где поступил в частную гимназию Ривоша. Учился средне, но зато баллы, выведенные в «свидетельстве» после испытания, проведенного «под наблюдением депутатов от Рижского учебного округа», говорят о недюжинных лингвистических способностях: латышский, греческий, латинский, немецкий и французский языки он сдал хорошо и получил «право на поступление без испытаний в соответствующий класс правительственных мужских гимназий».

В 1915 году Семен Мирный уже в Петрограде, студент университета. Там он оказался в гуще бунтующей молодежи и определил свой путь. В его крохотной комнатушке в доме на Екатерининском канале собираются ближайшие друзья, бурно обсуждают события на фронте. Изредка к нему заглянет прислуга из господской квартиры, молодая украинка Фроська, попавшая в Петроград из тихого села под Киевом. Постирает белье, выгладит, тихо скажет:

— Паныч, годи тую мудрость учиты, идить погуляйте...

В феврале семнадцатого Семен надел красный бант и вместе со всеми вышел на демонстрацию. В партию большевиков он вступил через год. Но в октябре он штурмовал Зимний дворец и принимал участие в аресте Временного правительства. Его узкое, интеллигентное лицо с очками, прикрывающими близорукие глаза, хорошо запомнил царский министр Щегловитов. Через некоторое время они встретятся в доме Чрезвычайной комиссии в Москве. Семен Мирный выйдет из кабинета Дзержинского и в коридоре лицом к лицу столкнется с Щегловитовым, которого ведут на допрос. «Товарищ, вы меня не узнаете?» — неожиданно обратится «бывший» к Семену Мирному. «Я вам не товарищ», — ответит Мирный, и они разойдутся.

Осенью 1918 года Семена Мирного послали на подпольную работу в Крым. Позднее, в январе 1961 года, он напишет в своей автобиографии:

«В 1918 году в условиях деникинщины был одним из организаторов и участников нелегального областного съезда Таврической партийной организации в Симферополе I декабря 1918 года. Был избран в обком... По поручению съезда я отправился в Центр для переговоров о нашей дальнейшей тактике в Крыму и образовании Таврической Советской Республики после выхода из подполья. Через Одессу, где у нас была постоянная связь и явка к секретарю Одесского подпольного обкома партии Елене Соколовской, я получил партийную явку в Киев (там были петлюровцы), а оттуда — в Харьков и затем в Москву».

* * *

Конец 1918 года. Армии генерала Деникина, банды Симона Петлюры, батьки Махно, атамана Тютюника, атаманши Маруськи жгут города и села. Стон от погромов и истязаний идет по всей Украине. Через это пекло пробирался Семен Мирный в Москву.

Бюро областного комитета партии направило в Москву еще одного человека — члена обкома Шульмана. Он направился через Джанкой. Если провалится Шульман, то, может быть, Мирному удастся добраться до Москвы. Там должен быть решен вопрос о совместных действиях по освобождению Крыма от белых армий и об образовании Крымской Автономной Советской Республики.

Из Симферополя Мирный выехал на лошадях — трое суток мчали его кони к Сивашу; теперь вдоль побережья надо пробраться в Одессу, захваченную белыми. В кармане бумага, удостоверяющая, что «Семен Мирный является студентом Таврического университета», а в голове «легенда», которую он расскажет, если будет арестован беляками: папу, владельца мукомольни, убили большевики, а сам он бежал от террора.

И вот он на Украине. Может быть, удастся найти какого-нибудь извозчика. За деньги теперь ничего не достанешь, да и какие деньги на Украине — керенки, оккупационные марки — кайзеровские бумажки и метелики — валюта ясновельможного пана гетмана Скоропадского. За миллион коробку спичек не купишь.

Но в Крымском обкоме партии все предусмотрели. В заплечном мешке у Мирного лежит то, что дороже золота, — пять фунтов соли. За фунт соли его везут через Николаев в Одессу. Там его ждет Елена Соколовская. Они никогда нс виделись, но по приметам она должна его узнать: связные партии подробно описали его внешний вид, и он должен сообщить пароль.

Из записей Мирного можно безошибочно установить, что в эту свою первую поездку в Москву через Одессу, где впервые встретился с Еленой Соколовской, он два месяца пробирался сквозь строй врагов, и лишь одна деталь его одиссеи известна благодаря записи, сохраненной родными.

Это произошло на узловой станции между Киевом и Харьковом. Его задержали гайдамаки, избили и повели на расстрел. У железнодорожного перехода пожилой усатый гайдамак, который вел его за околицу, наткнулся на молодую, красивую женщину с пронзительно черными глазами, всю одетую в меха. Она пристально посмотрела на Мирного, подбежала к нему и вскрикнула:

— Паныч, да шо вы тут робите?

Мирный посмотрел на нее своими близорукими глазами. Что-то знакомое мелькнуло в памяти, но он ее не узнал. К счастью, она его узнала:

— Да я ж Фроська, прислуга с Екатерининского канала в Петербурге. Неужто не признаете?

Поняв, какая опасность грозит Мирному, Фроська, как тигрица, накинулась на гайдамака:

— Ты шо, не узнаешь меня, боров?

— Да это ж коммунист, приказано в расход, — завопил гайдамак.

— Вон! — закричала Фроська и добавила к своему приказанию пощечину.