Элисон Уэйр - Порочная королева. Роман о Екатерине Говард

— Дитя мое, — мягко начал он с той спокойной уверенностью, которой снискал себе такое благоволение Генриха, — я пришел выслушать вашу исповедь и предложить вам духовное утешение.

В душе Екатерины затеплилась надежда: может быть, если она сейчас расскажет всю правду и смиренно признается в своих прегрешениях, Генрих смягчится и отсрочит исполнение смертного приговора.

— Для меня будет утешением снять груз с совести, — сказала она. — Мне трудно было молиться в последние два дня. Страх мешал… Я перестала видеть нашего Господа.

— Это вполне понятно, — сказал доктор Лонгленд, надевая епитрахиль. — Но Господь с нами всегда. Он не забыл о вас. Он и теперь с вами. Он вас не оставит, но возвысит ваш дух, когда вы пребываете в унынии.

При этих словах священника Екатерина заплакала, но его тихая убежденность задела в ней какие-то чуткие струны души. Привитая с детства вера была сильна в ней, и Екатерина почувствовала, что теперь, в момент крайней нужды, она может оказаться для нее прочной опорой.

Осушив слезы, Екатерина встала на колени:

— Я признаюсь, что плохо поступала в прежней жизни, до того, как король женился на мне, но я продолжаю твердо отрицать, что совершила супружескую измену. Преподобный отец, именем Господа, Его святых ангелов и спасением души клянусь, что я не виновна в тех деяниях, за которые мне вынесли приговор! Я не оскверняла ложа своего супруга! — Это была правда: она ни разу не позволила Тому овладеть собой так, как муж владеет женой. — А что касается ошибок и глупостей, совершенных в юности, я не ищу прощения за них. Господь будет мне судьей, в своем милосердии Он простит меня, о чем я прошу вас молить вместе со мной Его Сына, моего Спасителя Христа.

Епископ возложил руку ей на голову и даровал отпущение грехов. Потом они вместе стояли на коленях в молитве, и Екатерина вновь залилась слезами, вспомнив, что ждало ее впереди.

— Держитесь крепко своей решимости, дитя мое, — сказал епископ. — На вас теперь лежит благословение, вы во всеоружии и можете противостоять любым духовным опасностям. Помните, вы не одна. — Он говорил так убежденно и твердо, что Екатерина слегка утешилась.

Когда епископ собрался уходить, она потянула его за рукав и сказала:

— Я разрешаю вам передать сказанное мной на исповеди его величеству. Пусть он знает, что я не предавала его, как он думает.

Епископ кивнул, осенил ее крестом и ушел.

«Я не одна. Я не одна», — твердила себе Екатерина, чтобы обрести спокойствие.

Уснуть было трудно: мешали неотступный страх, странная обстановка и неспособность забыть, что она в Тауэре и осуждена на смерть. Завтра в любой момент за ней могут прийти…

Утром, когда явился сэр Джон Гейдж пожелать ей доброго дня и спросить, как она спала, Екатерина подскочила от страха. Это ожидание, эта неизвестность были ужасны.

Екатерина больше не могла сдерживаться.

— Сэр Джон, когда это случится? — выпалила она.

— Мадам, я пока не получил никаких инструкций. Будьте уверены, вам отпустят время, чтобы подготовиться.

Время — это теперь самое ценное, и оно истекало. Будет ли она когда-нибудь готова? Нет! Екатерина хотела жить. Хотела ощутить на щеках солнечный свет еще одного лета, дуновение апрельского ветерка и даже хлесткие удары мартовских ветров. Еще месяц, еще неделя, еще хотя бы один день был бы для нее чудесным даром. Но, может быть, ей остались считаные часы.

Она легла и зарыдала, давая волю страху и тоске. Изабель и другие дамы поспешили к ее постели.

— Я не хочу умирать! — крикнула она. — Я не делала того, в чем меня обвинили!

— Кэтрин, перестань терзать себя! — воскликнула Изабель. — Соберись с духом, будь храброй.

Но она не чувствовала в себе ни капли храбрости. Слабое утешение предыдущего вечера улетучилось, остался только ужас. Если она закричит достаточно громко, кто-нибудь наверняка придет ей на помощь! И Екатерина принялась голосить как помешанная, едва слыша топот чьих-то бегущих ног.

— Что случилось? — Это был голос сэра Джона. Он звучал встревоженно.

— Она очень расстроена, — сказала Изабель.

— А кто бы не был? — пробормотал сэр Джон.

— Вы можете сообщить Совету о ее состоянии?

— Могу, — неохотно ответил Гейдж. — Король не захочет, чтобы она устраивала спектакль, когда… — Голос его смолк.

Екатерина завыла громче.

— Ей нужно время, чтобы собраться, — настаивала Изабель.

— Именно. Так будет легче для всех. Я все еще жду приказаний, но пошлю сообщение в Совет, попрошу об отсрочке на три или четыре дня, чтобы у нее было время свыкнуться с приговором и примириться со своей совестью.

Сказав так, сэр Джон ушел, и Екатерина немного оживилась. Может быть, узнав, как она страдает, Генрих сжалится над ней?

Уцепившись за эту надежду, Екатерина прекратила выть и лежала тихо. Изабель сидела рядом и держала ее за руку. Унять мятущиеся мысли не удавалось. Как она дошла до этого? Как беззаботная девушка превратилась в рыдающую женщину, одетую в черное и ждущую безвременной кончины? Судьба так жестока, так изменчива и капризна! Колесо ее вращается слишком быстро. Судьба сделала ее королевой, когда она находилась в поре цветущей юности и красоты. Екатерина помнила слова Генриха, который сказал однажды, что она создана природой, чтобы сиять наравне со звездами. О, он был добр к ней! Он так любил ее! Почему она не удовлетворилась этим? Она упивалась радостью и купалась в удовольствиях, обеспеченная всем, что был способен дать ей король, любивший ее так сильно, гораздо сильнее, чем всех остальных. Это было благословение, а она не понимала.

Что хорошего в красоте без Божьей милости? Это хрупкий дар, лишь подпитывающий похоть; и похоть овладела ею. Какая польза в самой неотразимой красоте, если она ведет к таким несчастьям?

Но это случилось, когда она цвела нежной юностью, была слишком податливой, чтобы устоять перед тягой к блуду, слишком падкой на плотские удовольствия. Какими же слепцами бывают молодые! Екатерина не догадывалась об опасностях, которые таит в себе купидонов огонь. И теперь дорого заплатит за свои бесстыдные развлечения. Ее не ждут пышные похороны с процессией облаченных в черное плакальщиков. Оставалось надеяться, что хотя бы несколько милосердных людей всплакнут о ней, помянут добрым словом и помолятся о том, чтобы ее душа удостоилась лучшей доли, чем бренное тело.

Бо́льшую часть субботы и воскресенья Екатерина провела в молитве.

«Я не одна. Я не останусь одна», — снова и снова повторяла она эти утешительные слова.

В доме все время хлопали двери, кто-то приходил и уходил. Екатерина понимала, что сэр Джон очень занят. Когда он в очередной раз заглянул проведать ее, что делал трижды в день, то имел весьма обеспокоенный вид.