Владислав Бахревский - Царская карусель. Война с Кутузовым

– И у Гаврилы Ильича театр, свой собственный. Да нет, даже два театра – на Пречистенке и в Гребневе. А какой у него оркестр! Какой хор! Между прочим, Московским сводным хором руководит дядюшкин человек Данилка Кашин. Композитор.

– Ну а я разве не театрал? – поднял брови Михаил Илларионович. – Мой театр, правда, иного свойства.

– Да ведь так и говорят: театр военных действий, – поддержал тестя Хитрово. – Позвольте, кстати, полюбопытствовать, какие отношения у вас, Михаил Илларионович, складываются с новым визирем Ахмед-пашой?

– Ахмед-паша мне очень помогал в Стамбуле. У нас с ним были отношения самые приятельские. На сие приятельство я денег не жалел.

– Полагаете, визирь пойдет на мирные переговоры?

– Придется в этом убедить моего друга. – Михаил Илларионович усмехнулся. – Я жду двух купцов из Тырнова, а друг мой тоже прислал своего тезку Ахмед-агу. Просит допустить к Пехлеван-паше, в Рущук. Я дал разрешение, сейчас это возможно. Перемещениями войск займусь по сухим дорогам. Самого же Ахмед-пашу я поздравил с возвышением в ранг первых особ Оттоманской империи. Помянул, разумеется, о нашем давнем знакомстве… Господи! Девятнадцать лет с той поры минуло! Сетую в письме на несчастные обстоятельства, разделяющие наши государства, и весьма налегаю на испытанную временем дружбу. Она-де находится в противоречии с тем усердием и той верностью, которые мы оба должны чувствовать к нашим августейшим монархам.

– Прекрасный ход! – оценил Николай Федорович.

– Я вот о чем прошу озаботиться дипломатический корпус. Если переговоры начнутся, а я думаю, Ахмед-паша не решится на немедленное нападение, – вести их нужно будет здесь, в Бухаресте, подальше от расположения наших войск.

Говорили на французском языке, переходя на немецкий. Катенька с детства привыкла к немецкому, но она вдруг попросила:

– Дедушка, скажи мне что-нибудь русское. Я учу с мамой русский. Нам ведь скоро придется ехать в Петербург.

– Изволь! Вот тебе русская загадка, – сказал Михаил Илларионович по-немецки, а саму загадку по-русски: – Летит – молчит, лежит – молчит. Когда умрет, тогда заревет.

Катенька сдвинула бровки, видимо, не поняла. Перевел загадку на немецкий.

– Дедушка, это что-то сказочное. Это – мистика.

– Это – снег! – улыбнулся Михаил Илларионович. – Сегодня по русскому календарю Родион-ледолом и еще Руф. На Руфа дорога рушится. В России-матушке ручьи бегут, льды по рекам несет, а здесь – теплынь, соловьи.

– Дедушка! Как ты думаешь? Если жить в Зимнем дворце, зимы можно даже не увидеть? Этого ужасного русского холода? – Личико у Катеньки стало озабоченным.

– В Зимнем можно зиму переждать, – согласился Михаил Илларионович. – А если не подходить к окнам, то и не увидеть. В Зимнем к тому же есть внутренний сад, где цветы круглый год. Но зима, Катенька, чудо. Русское чудо. Зиму русские люди любят, и особенно, думаю, крестьяне. Зима дает мужику передых от работы. Все сказки, все песни русские зимой придуманы, на теплой печке.

– Зима румянит, – сказала дочери Елизавета Михайловна.

– Ах, вон как! – И Катенька дотронулась пальчиками до своих щек.

Кутузов за первую неделю командования составил о себе в штаб-офицерах, сторонниках Ланжерона, представление как о начальнике бумажном, сторонящемся непосредственных армейских дел. Уже порхали с губ на губы иронические тонкие улыбки. Уже окрестили «миротворцем» и «турколюбом», а тут как раз прибыл из Петербурга юный Бибиков, коего генерал тотчас взял в адъютанты. Родственника поближе к себе, подальше от войны, от солдат.

Только на второй неделе командования Кутузов появился на учениях. Полк, стоявший в Бухаресте, построили для показа маршировки.

– Отставить! – Михаил Илларионович обошел солдат, здоровался негромким голосом, не по-военному, спрашивал: – Учат ли вас, братцы, стрелять? Мне нужны солдаты меткие. Турок вон сколько на наши головы.

Взял из рук солдата ружье, осмотрел:

– Жену так не люби, как ружье. Хочешь долго жить, ружье лелей нежнее крали сердца.

Приказал тотчас устроить стрельбище. Стреляли плохо, генерал никого не укорил, но сказал твердо:

– На погляд солдатушек приготовляем, а им воевать.

И по всем частям Молдавской армии в тот же день был разослан приказ – ради пользы службы привести в надлежащее состояние оружие, солдат занимать стрельбою в цель, без промедления искоренить «те излишества, которые, озабочивая неприятным образом солдата и отягощая его, отклоняются от существа самого дела». Сказано витиевато и не прямо, но Кутузов своею волей отменял вахт-парады и возлюбленную последними двумя царями шагистику.

Солдаты, заставшие времена государыни Екатерины, учили молодых:

– Благо, когда в Русском царстве баба правит. Что Павел Петрович, что Александр Палыч – по рождению воины, а по воспитанию – немцы, им любезны фрунт, растяжка, твердость шага. Михаил Илларионович – русский человек, закала суворовского. Ему подавай – победу. Матушка Екатерина в солдатскую учебу не входила, а вот за победы у неё – тот князь, этот граф, и слава на все времена.

Михаил Илларионович и штаб-офицеров не обошел вниманием. Появился на обеде.

– Винцо славное! Но отчего не жалуете цуйки?

– Бр-р-р! – передернул плечами приглашенный из Слабодзеи для доклада генерал-лейтенант Евгений Иванович Марков.

– Крестьянская чаще всего – бррр! – согласился Михаил Илларионович. – Но горячая, особо приготовленная… Господа, рекомендую! Повезло нам, господа! Прекрасная земля. Соловьи даже днем трелями балуют. Знать, и у них южная кровь… Обронил – южная кровь, а перед глазами храм Трех Святителей в Яссах. Какая соразмерность! Какой вкус в орнаментах! Римская церковь готикой превращает человека в муравьишку. Здесь иное. Здесь зовут в храм не на суд, на праздник.

Один из офицеров вдруг сказал, не скрывая раздражения:

– Ваше высокопревосходительство! Нынешняя весна действительно хороша, и нам известно, её благодатью турки пользуются с бешеной поспешностью. Не нагрянет ли новый их визирь на наши разбросанные дивизии уже недели через две? А ведь он соберет тысяч сто!

– Через две недели не успеет… В середине июня надо ждать в гости моего старого друга. – Кутузов улыбнулся. – Весна и нам в радость. Волы, подвозившие провиант, едва ноги таскали, теперь кормятся на травке, и вместо трех с половиной тысяч фур мы будем иметь не менее пяти тысяч.

Отведал кушанье, завернутое в виноградные листья.

– Вкусно! – И устремил свой здоровый глаз на смелого офицера. – Что до нашего положения и общего состояния… Против турок воевать нужно не многолюдством, но расторопностью.

Все так и посмотрели на главнокомандующего: это Кутузов-то расторопен! А у Михаила Илларионовича настроение, должно быть, поднялось. Пригубил вина: