Владислав Бахревский - Царская карусель. Война с Кутузовым

Наконец-то завтрак закончился. Поехали прочь, и тут лошадь у Вяземского споткнулась, заскакала. И он увидел кровь на земле.

Идиотская радостная улыбка озарила лицо поручика. Под ним ранило лошадь!

– Le baptéme de feu! – вырвалось у него.

– Крещен! Крещен! Огнем крещен! – сказал ему Дима Бибиков, тоже адъютант Милорадовича.

Вяземский был все еще в восторге, жаль, разумеется, что не его ранило, но опасность пережита, отмечен войной.

Пришлось, однако, спешиться. Милорадович со свитой мчались к Курганной высоте. И Вяземский наконец понял, что он снова в том же нелепом положении, как было утром. Он без лошади.

– Возьми мою запасную! – предложил Бибиков.

И беда миновала.

Но то была малая беда. Большая, покрыв все пространство Бородинского поля истошным надрывным ревом французских и русских пушек, накатывала на Щульманову батарею, ее потом назовут батареей Раевского, по имени командира корпуса.

Вяземский и Бибиков нагнали Милорадовича, и тот, глядя на атаку Курганной высоты, подозвал Бибикова:

– Скачи к принцу Вюртембергскому. Где – не знаю. Разыщи. Пусть едет ко мне.

Принца Бибиков нашел, но рев пушек был столь чудовищный, что приказ пришлось кричать чуть ли не в ухо.

– Где Милорадович?! – тоже кричал принц.

Объяснять словами было невозможно, Бибиков показал, в какую сторону ехать, и в то же мгновение ядро срезало руку адъютанту.

Падая с лошади, Бибиков успел поймать оторванную руку и показал принцу, куда тому следует поспешать.

Наполеон привел в Россию армию, которая ничего другого не умела – только побеждать.

Почти двести орудий били по флешам и по деревеньке Семеновской. Ней повел пехоту, Мюрат конницу. И словно бы у русских никакого урона от смертоносного шквала, ответили огнем истребляющим. Но дивизии-то вели маршалы. Атака, безумная, в лоб, и в просветы между редантами хлынули не батальоны, не полки – нечто сомкнутое, неотвратимое. И вот уже французы в тылу. Все пушкари заколоты.

К Наполеону помчались гонцы Нея и Мюрата.

– Реданты взяты!

– Дело сделано! – Наполеон впервые за сражение улыбнулся. – Русская армия обречена.

Но обреченных уже вел в атаку сам Багратион. Остатки сводно-гренадерских батальонов графа Воронцова, остатки 27-й дивизии Неверовского, поредевшая 2-я кирасирская дивизия, шесть полков 4-го кавалерийского корпуса Сиверса. Жидковат герой-француз против русского кирасира.

Вырубили в коннице неаполитанского короля просеки, и Мюрат увидел себя в окружении. Спешился, бросил коня, спрятался в середине каре отступающей пехоты.

К Наполеону, перешедшему из Шевардинского редута в овраг, прискакал его же ординарец, посланный с похвалою к маршалу Нею. Ошеломил: русские отбили укрепления, Мюрат едва избежал плена.

И тотчас появился адъютант неаполитанского короля:

– Наступать без подкреплений невозможно.

Наполеон подошел к Бертье, взял под руку. Теперь они вместе ходили туда-сюда. Наполеон говорил коротко и слушал, слушал.

Луи Александр Бертье – князь невшательский, князь ваграмский, герцог валанженский, маршал Франции и вечный начальник штаба – хранил спокойствие. Это был воин, может быть, самый мудрейший в своем столетии. Воевал за независимость США и уже там был начальником штаба. Начальник штаба национальной гвардии Версаля, начальник штаба при подавлении мятежа в Вандее, военный министр и снова начальник штаба армии Наполеона.

– Бертье, мы должны продолжать, как начали… – В голосе покорителя Европы нет приказа, нет даже убеждения в своей правоте, но это пока что не вопрос.

– Лобовые атаки кровопролитны, сир. Мы начали, и мы должны сломить их именно ударами в лоб. Сломить русских сегодня – сломить навсегда. Еще только девять утра, сир. Мы заставим Кутузова стянуть на левый фланг все, что у него есть, и ударим в центре.

– Бертье! Но даже Мюрат просит помощи.

– Гвардию не следует пускать в дело. Ни молодую, ни тем более старую. Мюрат чересчур впечатлителен. У него и у Нея превосходство в числе и пока что превосходство в пушках, но русские уравнивают огневую мощь.

– У нас двести орудий? Бертье! Соберите четыреста. Четыреста!

Прискакал адъютант маршала Нея.

– Сир! Русские наступают!

Наполеон стоял перед офицером и молчал. Молчание становилось чудовищным, но молчал.

Вскинул голову, взглядом позвал Бертье и, постоявши перед ними, так ничего и не сказал.

Только через четверть часа, будто очнувшись, послал ординарца за молодой гвардией. Еще через четверть часа послал другого: вернул молодую гвардию на место.

Бертье напомнил о дивизии Фриана – резерве корпуса Даву.

– Совершенно справедливо, Бертье! Фриан и 4-й кавалерийский корпус Латур-Мобура – достаточно!

Французы снова шли в атаку, но двумстам их орудиям отвечали двести орудий Кутузова.

На Бородинском поле в который раз было доказано: люди сильнее пушек. Пушки палили, а люди делали свое дело.

Генералы Дюфур и Фриан, прокравшись оврагами, явились перед Семеновской.

Сумские и Мариупольские гусары, Курляндские и Оренбургские драгуны отбивали атаку за атакой, но Фриан взял Семеновскую.

В это же самое время дивизия Раву во второй раз захватила центральный редант. Ударила кавалерия Латур-Мобура – и флеши у французов.

Флеши пали, Семеновская взята, едва-едва держится Раевский.

– Мы их рассекли! – воскликнул Наполеон, все еще полулежа на медвежьей шкуре на склоне оврага. – Осталось загнать зверя на правый фланг и утопить в Колоче.

Подтверждая победу, Ней прислал императору пленных офицеров, взятых на редантах. Их построили по ранжиру. Рота гренадеров, бывшая в сражении, тоже построилась.

Наполеон обошел пленных, спросил:

– Как с вами обошлись?

– Нас не обижали, – сказал старший по званию.

Из строя вышел старый гренадер, указал на отвечавшего:

– Сир, это я его взял.

– Как твое имя? Что сделал твой капитан?

– Мой капитан первым вошел на третий редант.

Капитан стоял во главе роты.

– Назначаю тебя командиром батальона! – сказал Наполеон капитану. – Всем офицерам роты – кресты. Крест гренадеру, пленившему русского офицера. Умеют русские сдаваться. Умеют! Капитан, веди роту на поле чести.

– Да здравствует император! – грянула рота.

Наполеон-то победил, но русские об этом не догадывались.

Гренадерские полки Киевский, Астраханский, Сибирский, с генералом Бороздиным 1-м впереди пошли в штыковую, выметая французов со всех трех редутов. Никто не подбирал, какому полку идти умереть, но своё вернуть. А ведь это были: Киевский – символ древней Руси и единства Москвы и Киева, Астраханский – символ татарских царств, ставших навеки единой державой с русскими, Сибирский – величайшая на земле земля, и Московский – символ России.