Владислав Бахревский - Царская карусель. Война с Кутузовым

Впрочем, восхищаемся героями. Как осудишь?

Что в вину поставишь? Разве самую малость – пятьдесят восемь тысяч убитыми, кровавую дорогу до Можайска и кропленую кровью до Москвы.

На поле Бородина у русских был всего лишь один командир – Кутузов. Все остальные – герои.

Нелепость! В лоб на батарею Раевского, захваченную французами, развернувшую русские пушки на русских, солдат вели начальник штаба 1-й армии Ермолов и начальник артиллерии Кутайсов. Оба верхами.

К месту сказать об отношении к главнокомандующему командира 7-го корпуса Раевского: перемену Барклая де Толли на Кутузова он посчитал потерей для армии.

А Багратион так был подавлен назначением Михаила Илларионовича. «Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем, – писал он друзьям. – Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам, как и Барклай. Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги». А Ростопчину даже пожаловаться успел: «Руки связаны как прежде, так и теперь… По обыкновению у нас еще не решено, где и когда дать баталию – всё выбираем места и всё хуже находим…»

Таковы генералы Кутузова на Бородинском поле. Других у него не было.

Принесли Бонами. Михаил Илларионович, оставя на мгновение свой стульчик, подошел к раненому.

Кирасир Бонами был огромный. Носилки в крови, лицо – красное месиво.

– Спасите его! – приказал докторам.

Генерала тотчас отправили в Татариново.

Доктора постарались. Заткнули на теле могучего француза двадцать одну дырку.

Прискакал адъютант Ермолова с Курганной батареи.

Батарея возвращена, но требуется немедленная замена корпуса Раевского. Из десяти тысяч солдат в строю не более тысячи. Генерал-майор Ермолов, отбивший батарею, ранен в шею, уехал в лазарет. Генерала-майора Кутайсова ищут. Его лошадь залита кровью, обрызгана мозгами. Генералу, должно быть, ядром оторвало голову.

На Курганной батарее было тихо.

– Остановились, – сказал за спиной Кутузова Паисий Кайсаров.

– Корпус Раевского отвести! – приказал Кутузов. – Позицию занять 24-й дивизии Лихачева.

Дивизия эта была половиною корпуса Дохтурова, но она стояла неподалеку от Курганной батареи.

– Не стреляют! – снова изумился Паисий Кайсаров.

– Помчались воевать с Платовым, – сказал Кутузов и подозвал адъютантов, не стыдясь утереть слезу при всех: передышка радовала.

Пришла пора генералам поспешатъ.

Наполеон, впрочем, тоже поспешал. Получив донесение об атаке русской конницы на тылы корпуса Евгения Богарне, прямо-таки кубарем помчался на свой левый фланг. Спасать сражение.

Вице-король Евгений, не ведая, каким силами смята дивизия Орнано, забрал от Бородина, развернул на казаков Платова, на уланов Уварова всю итальянскую гвардию – свой резерв, 6-ю кирасирскую дивизию, три егерских полка.

Наполеон, паникуя, двинул-таки в бой молодую гвардию – пехотную дивизию Клапареда – и направил к Колоче дивизию Роге.

И здесь налицо чудовищный численный и огневой перевес, созданный гением войны всего за час.

Без пехоты, с малым числом пушек, с бездарным в делах войны Уваровым, с пьяным – в такой день! – Платовым, можно было только пугнуть. Пугнули.

Но два часа передышки стали для Кутузова, для всей русской армии, может быть, и спасительными.

Мчаться на врага, чтобы убить или быть убитым – одно. Другое дело – гоняться за своим же генералом, боясь отстать, и смотреть, смотреть на творящееся в трехстах саженях от тебя. Ядра расшибают людей, и это уже не люди – помидоры, шмякнутые о стену смерти.

На Курганной батарее Вяземский видел, как ядром оторвало голову поручику. Видел, как земля перед курганом шевелилась, кровоточила, слышал, как выла.

Слава богу, теперь он был при спокойном, степенном генерале Алексее Николаевиче Бахметьеве. Дивизия шла на помощь Багратиону.

Ядра, как падающие звезды, проносились над головами, выше, ниже, но неизменно куда-то мимо.

Французы в шестой раз и опять-таки в лоб атаковали флеши. Дивизии Даву и Нея, загораживаясь огнем двухсот орудий, ломили в штыки. Но на этот раз предпринималась еще и хитрая атака, в обход.

Корпус маршала Жюно просочился по лесам и кинулся на флеши с тыла.

Вестфальцев 8-го корпуса остановил капитан Захаров. Имея всего два орудия, выкатил их перед фронтом наступавших и – картечью, картечью! Да так скоро, кроваво – солдаты легли на землю, немцы, – и командиры не смогли их поднять. А тут подоспел полковник Козен, уже с восьмью пушками. Расстреливал подкатывающую артиллерию Жюно – тридцать орудий. Ударили три полка русских кирасиров, 4-я пехотная дивизия из корпуса Багговута.

Маршал Жюно, спасая солдат и пушки, бежал со своими немцами в леса, подальше от заговоренных, ничтожных с виду флешей.

Шестая атака захлебнулась.

В это время 23-я дивизия Бахметьева была уже на подходе.

К полковнику, адъютанту Кутузова, и к Вяземскому со стороны флешей подъехал гусар.

– Куда ты его ведешь? – спросил он полковника, нагайкой указав на князя.

– Это адъютант Милорадовича! – изумился полковник. – Князь Вяземский.

– А я думал – француз!.. Простите, поручик. У вас плащ непривычный! – Капитан смутился и, словно исправляя оплошность, сказал, морщась, как от боли: – Князь, вашего приятеля сильно ранило. Скорее всего – смертельно.

– Кого?!

– Петра Валуева. Кирасира.

Когда разъехались, Вяземский снял фуражку, поцеловал.

– Эта фуражка Валуева, – сказал он полковнику. – У меня кивер был с медвежьим верхом… За француза принимали. Видно, и плащ нужно выбросить.

Догнали Бахметьева, и вдруг генерал рухнул наземь. Подскочили. Бледен, но улыбается:

– Лошадь, господа!

Генералу дали запасную.

И тотчас – тотчас! – ядро раздробило Бахметьеву ногу.

Вяземский смотрел на кровавые ошметки, бывшие мгновение назад ногой, и потом на ядро, шипящее, крутящееся на земле, совсем близко. Ядро подскочило, воздух лопнул.

И все кончилось. Вяземский стоял на земле, не чувствуя боли и вообще ничего не чувствуя.

– Поручик! Поручик! – Князя вывели из лужи крови: ядром разорвало брюхо его лошади.

Скакать было некуда. Доктор с помощью адъютантов пилил ногу раненому Бахметьеву. У Вяземского кружилась голова, но он стоял, не зная, что ему надо делать.

– Поручик, дайте ваш плащ! – попросил обер-офицер.

Генерала положили на плащ, понесли. Вяземский шел следом, менял уставших, хотя его шатало от немочи. И от голода! В Татаринове, передав генерала хирургам, он с ужасом обнаружил в себе этот нестерпимый голод.

Вдруг увидел Диму Бибикова. Вместо руки бинты. Сидел на земле, прислонясь спиной к палатке, и… улыбался.

– Вяземский, как ты со своими глазами здесь, а не в Колоцком монастыре, где лазарет Наполеона?