Роберт Лоу - Лев пробуждается

— Так и было, — ответил он, и Агнес ощутила кожей его взгляд, будто испражнения запаршивевшей овцы. — Славные у вас туфельки, госпожа.

Опустив голову, чтобы поглядеть, Агнес почувствовала, что его пальцы ухватили ее за подбородок, будто твердый роговой птичий клюв, и ошеломленно застыла, не в силах ни шелохнуться, ни пискнуть.

— Слишком уж славные для вас, — проговорил Мализ ей на ухо, вкрадчиво и ядовито, щекоча дыханием отбившиеся пряди ее влажных от пота волос. — Они принадлежат графине, если не ошибаюсь.

Пальцы, впившиеся ей в подбородок, вдруг разжались. Запнувшись на подкосившихся ногах, она упала бы, но Мализ резко выбросил руку, поддержав ее под локоть и заставив выпрямиться.

— Ты знаешь, куда она отправилась, — сказал Мализ, и Агнес увидела его вторую руку, покоящуюся на рукоятке дирка в виде двух яичек, давшего оружию его название — мудовый кинжал. Ей стало дурно.

— Она отдала мне туфельки, — словно со стороны услышала женщина собственный голос. — Прежде чем уехать…

— Она вернулась, не так ли, — настаивал Мализ, приблизив губы к самому ее уху; дыхание его воняло скисшим молоком. — Сбежала сюда: кто ж лучше укроет похотливую Брюсову подстилку, чем похотливая шлюшка Дугласова замка, ась? Каковая была ее камеристкой, когда она приехала сюда в первый раз…

— Никогда, — пролепетала Агнес, чувствуя обжигающие пальцы. Голова пошла кругом. Послышалось змеиное шуршание кинжала, покидающего ножны, — не возвращалась.

— Ты мне скажешь… — начал было Мализ, но тут что-то хватило его по загривку, отдернув назад. Освободившись, Агнес грудой рухнула на землю.

Поначалу Мализу показалось, что его укусила лошадь, и он забарахтался, ругаясь, в попытке освободиться. Потом в поле зрения показалась вторая рука — громадная грязная лапища с потрескавшимися ногтями, выплывшая из солнечного сияния и сомкнувшаяся на его горле, мгновенно лишив воздуха. Задыхаясь, лягаясь, Мализ уставился на большое круглое лицо Лисовина Уотти с глазами, налитыми кровью от ярости.

— Ах ты, морокун! — взревел тот. — Я ж поалифлю тобой камени, тщий присаде. Вмозжу в тебя лепые манеры…

Мализ в отчаянии нашаривал кинжал, и заметивший это Уотти, взревев еще громче, затряс того влево-вправо, как терьер крысу. Мализ ощутил, как мир закружился, подернувшись по краям алым. Кинжал с лязгом выпал из пальцев, взор его помрачился и сузился.

— Подымать на меня дирк, ась? — крикнул Лисовин Уотти, отшвыривая Мализа прочь. — Да я ж тебе башку оторву и в глотку насру, ты, яремник!

— Эй, эй, довольно уж!

Новый голос заставил Лисовина Уотти стремительно обернуться — как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из воинов гарнизона замка с пыхтением спешит к ним, потея в шлеме и кожаной куртке. Запинаясь, остановился и тяжело оперся на копье, переводя взгляд с одного на другого.

— Это еще что?

Лисовин Уотти повернулся, чтобы помочь Агнес подняться на трясущиеся ноги, почувствовав, что она повисла на нем, как мокрая тряпка, отчего осерчал еще больше. Махнул свободной рукой в сторону Мализа, давившегося на четвереньках рвотными спазмами и хватавшего воздух ртом.

— Оный попирал сию Агнес, — провозгласил Лисовин Уотти. Зная, что этот стражник по имени Андру неравнодушен к ней, он ничуть не удивился, когда тот уставился на Мализа с прищуром.

— Он посмел? — сказал Андру, переводя взгляд на Агнес. — Правда?

Агнес кивнула, и стражник, сощурив один глаз, свирепо поглядел вторым на Мализа, встававшего, пошатываясь, на ноги.

— Ты, стало быть, — заявил он, поднимая упавший кинжал. — Мы с тобой поглядим, что Тэм… Сержант… думает о сем.

— Ошибка, — ухитрился проскрежетать Мализ, ужаснувшись, что лишился голоса. «Он мне горло порвал, — в замешательстве подумал он. — Я онемею».

— Истинно, — свирепо подхватил Лисовин Уотти. — Ошибка дальше некуда. В ближний раз она будет для тебя последней.

Утихомирив его, Андру подтолкнул Мализа тупым концом копья, вынудив двинуться вперед на заплетающихся ногах. Лисовин Уотти повел Агнес, тяжело опирающуюся на его руку, обратно к кухне.

— Псаренок! — окликнул он, но того и след простыл.

День у Псаренка явно не задался. Он понял это, улепетывая в слепой панике от пришельца и не сомневаясь, что слышит шарканье подошв преследователя. Перебежав весь замковый двор, обнаружил, что направляется к единственному знакомому укрытию — псарне.

И понял, что совершил оплошность, когда, выскочив из-за угла мазанки, увидел поднятые любопытные лица псарных отроков, выносивших грязную солому во двор. Остановившись, Пряженик и Червяк выпрямились.

— Кровь Христова, — воскликнул Червяк, смачно высморкавшись, — да никак то соколий докучала, чересчур благородный для нашего брата.

Псаренок увидел надутые губы на поросячьем лице Пряженика. Того раздражало все подряд, и Псаренок знал, что это распространяется и на него — сугубо после того, что он учинил на охоте, и за то, что Псаренка забрали из замковых псарен служить лотианскому владыке, и теперь тот валандался, присматривая всего за двумя псами, что вовсе и не за труд. Пряженик уверовал, что выбрать-то должны были его, но Псаренок каким-то образом подстроил его низвержение.

— Чего тебе надобно? — спросил он с любопытством, чуть пересилившим злость, но все равно не забыв подпустить насмешку. В последнее время он только и делал, что насмехался.

Псаренок прикусил язык. Их вид остудил его панику, как ушат воды, и он вдруг сообразил, что чужак пропал из виду и уж наверняка не гонится за ним.

— Н… н… ничего, — впав в замешательство и смутившись, в конце концов пролепетал он.

— Н… н… ничего, — передразнил Пряженик писклявым голоском и недобро хихикнул. — Небось соколов ищешь.

Червяк при этом загоготал; к ним подоспели несколько других, и насмешливая ухмылка Пряженика отразилась на лицах зрителей. Псаренок помалкивал, зная характер Пряженика, и ждал с тяжестью предчувствия неминуемого, желая убраться отсюда и не в силах шелохнуться.

— Ну? Отвечать будешь, какашка?

«Что отвечать-то? Я тебе дал ответ», — хотелось сказать Псаренку, но он лишь поджал губы в ниточку и промолчал в тошнотворном предвосхищении предстоящего.

— Говно блядское, — сплюнул Пряженик. Выражение ему понравилось, и он повторил его, смакуя звучание. Червяк засмеялся. Засмеялись все. Псаренок попытался поддержать, и Пряженик, набычившись, подступил ближе.

— Думаешь, смешно, да? — прорычал он, давая Псаренку крепкую затрещину.

Удар был болезненный, но Псаренок даже не пискнул, только полупригнулся. Пряженик, взбудораженный первым разом, замахнулся снова, разыгрывая действо, знакомое до тютельки, с шагами, расписанными, как в любом танце, и Псаренок знал их назубок. Он даст еще пару плюх, не получив отпора, потом прыгнет на него, пригнет его к земле, саданет под дых, а потом будет топтать, пока наглядно не докажет свое превосходство среди псарей. Так было всегда.