Роберт Лоу - Лев пробуждается

— Справляется. Дети не дают ей скучать, одна Маргарет — сущее наказание.

Сестра Фентона Алиса вышла замуж за содержащегося в заточении Генри Сьентклера. Она сейчас сидит в Рослине, сдерживая слезы, понимал Хэл, пытаясь подыскать утешительное объяснение для едва научившейся ходить девочки и двух отроков — Джона и Уильяма. Раны Христовы, подумал он: Джон, Уильям и Генри — неужели для Сьентклеров больше нет лучших имен? «А как назвать всех Сьентклеров скопом? — задумался он. — Стая? Гурт? Выводок?»

С прищуром поглядев в небо, Джон Фентон улыбнулся.

— Добрая погода для оказии, — заметил он. — Чуток дождика ране, дабы намочить землю и затруднить путь всадникам на тяжелых лошадях, но достаточно сухо, чтобы скакать пешему, когда до этого дойдет.

— Так мы будем скакать, юный Джон Фентон? — лаконично осведомился Сим.

— Вскорости, Сим Вран, — мягко отвечал Джон Фентон. — Ты услышишь глас рога, когда мой государь Мори решит, что на завтрак подано довольно англичан. Тогда мы низринемся на них, аки волк на отару.

— Даруй Христе, — изрек Сим с кривой усмешкой, — вы стали куда более искушенным воителем с поры, когда Толстяк Дэйви боролся с вами в грязи.

Последовала минутка общих воспоминаний о здоровенном забияке, сыне церковного старосты, — более рослом, чем даже Сим, терзавшем их годами, пока остальные парни не сплотились под началом Хэла и Генри Сьентклеров, чтобы подстеречь его. Они привязали его на бычьем выпасе с развевающимся на ветру длинным алым вымпелом, и когда взбешенный отец наконец освободил его, Толстяк Дэйви Старостин поумнел не в пример прежнему.

Сделав вдох-другой, Джон Фентон нахлобучил бацинет покрепче на голову, переводя взгляд с Хэла на Сима и обратно.

— Толстяк Дэйви, — с ухмылкой выложил он, — в паре десятков шагов от вас держит бычий рог, дожидаясь моего веления вострубить.

И зашагал прочь, на ходу что-то крича своим людям.

Камбаскеннетский мост, Стерлинг

Девятое воскресенье по Пятидесятнице, Дне Святой Троицы, 11 августа 1297 года

Здесь лучнику было не место, и Аддаф, получая толчки и тычки локтей со всех сторон, был не единственным, кто так думал. Прижимая к груди колчан, чтобы уберечь оперение и древки от давки, будто младенца, он слышал другие голоса, ругающиеся по-валлийски.

— Дайте нам место! — с побагровевшим лицом ревел Хейден Капитан. — Дайте место!

Места не было; конница переправилась, а за ней пехота, но линия врага была лишь далекой щеточкой наконечников пик — раз в десять дальше нашей убойной дальности, прикинул Аддаф, измеряя расстояние, зажмурив один глаз и продолжая топтаться неверными шажочками в давке.

Конница была уже ближе, нетерпеливо дожидаясь, когда сутолока пехоты отсортируется от массы железных шлемов и шишаков, копий, круглых щитов, баклеров — ни один из них, отметил Аддаф про себя, не вооружен так же, как сосед. Только валлийцы, поправил он себя, когда мимо с пыхтением пробралась группка в стеганых куртках, держа копья и щиты наготове, с красно-зелеными плетеными лентами вокруг круглых шлемов с широкими полями, отмечающими, кто они.

Он увидел, как последние из них сходят с моста, косолапо, как медведи на задних лапах.

Вдали взревел рог.

Мализ скакал по гати из Камбаскеннета быстрым аллюром, страшась, что лотианцы таятся за каждой кочкой, хоть и рискнул бросить этот жребий, поставив на то, что все они не захотят упустить схватку.

Для него оказалось полнейшим шоком, когда выяснилось, что аббатство окружено затаившимися людьми; при мысли, что он проезжал на волосок от подобных Лисовину Уотти, его дыру так пучило, что он поневоле ерзал в седле.

Прибыв, Мализ оказался ничуть не ближе к савояру, о котором ему поведал Биссет, но камнерез запаниковал от такой близости врага и улизнул. Как он скрылся, осталось для Мализа загадкой, но, свирепо думал он, теперь я вынужден искать убежища.

Справа от него высился Абби Крейг, будто плечо горбуна. Бросив взгляд налево, он увидел развевающиеся вымпелы и хоругви. Широкие белые полотнища с красными крестами хлопали на ветру, а флаги с крестом Святого Андрея упорно лопотали в ответ. Ни следа охотников…

Пусть себе дерутся, глумился про себя Мализ. Коли дела пойдут, как он замыслил, получится обойти бунтарей Уоллеса слева и въехать в лагерь. Там он сыщет графиню — наконец-то — и заберет ее. Там он может сыскать и савояра — или хотя бы подсказку на предмет, с какой стати за тем охотился лотианский государь Хэл и, что важнее, для кого; тут замешан Брюс, не сомневался Мализ, но хотел добиться полной уверенности в том для своего владыки графа Бьюкенского.

Оскользнувшись на слякотной дороге, лошадь едва не сбросила его, и Мализ, изрыгнув проклятье, выровнялся в седле и малость попридержал животное — паниковать сейчас нет смысла. Осторожно и непоколебимо…

Вдали взревел рог.

Казалось, рог взревел у него прямо над ухом. Поехали, спаси нас Бог. Хэл услышал, как кто-то прокричал эти слова, а потом вся линия пикейных баталий ринулась вперед, будто камни, рушащиеся с замковой стены. Хэл ощутил, что тоже пришел в движение, будто коза на привязи, спотыкаясь по кочковатой, болотистой земле, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом от циклопического звериного рычания, сперва негромкого, но вздымающегося все грознее.

— Идут! — крикнул голос, высокий и тонкий от изумления, и Твенг обернулся туда, куда указывал кричащий. «Боже милостивый, упаси нас, — с упавшим сердцем подумал он, — Мори таки одурачил нас».

— Где это слыхано, чтобы пехота атаковала конницу? — вопросил чей-то голос, и, обернувшись, Твенг наткнулся на ошеломленный взгляд Мудрого Ангела, жаждавшего быть обок него. Ну, хотя бы мелкотравчатые чернявые валлийские бесы, хотел было сказать он, и уж англичанам ли, участвовавшим в этих войнах, этого не знать, но их тут было раз, два и обчелся.

Он промолчал, потому что это не составит никакой разницы: если скотты продолжат продвижение, то накатят, поймав передовую дружину в ловушку в излучине реки. Вода с трех сторон, места для внятного построения попросту нет, и невозможно безопасно переправиться обратно через мост по двое за раз. Единственный выход — вперед, прямо на воронье гнездо наконечников пик.

— Крессингем! — рявкнул Мармадьюк, и жирный казначей, узрев это, разевал и захлопывал рот, словно не издавая ни звука: рев, крик и ветер глушили и уносили слова прочь.

— …атакуем их, мой государь! В атаку!

Твенг увидел, как казначей воздел меч и рыцари авангарда зашевелились, будто свора, учуявшая запах. Меч опустился, и конница неспешно тронулась, набирая ход с каждым шагом.