Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

После отъезда Наташи, Андрея и Киски на континент мы лишились даже тех небольших денег, которые каждый месяц присылал дядя Даниил. К счастью, все в деревне постепенно привыкли давать в долг. Олеронцам казалось, что опасность все ближе, и даже среди самых прижимистых островитян крепло чувство солидарности. “Мы вам верим, расплатитесь после войны”, – каждый раз, когда мы приходили за хлебом, говорила мадам Бушо, прибавляя очередную строчку в тетради, куда записывала наши долги. Мадемуазель Шарль как-то сказала бабушке, чтобы мы больше не платили ей за жилье, по крайней мере, до тех пор, пока жизнь не наладится: “Заплатите моему кузену Ардеберу – в лучшие времена”. О лучших временах – в прошлом и в будущем – говорили много.

Чтобы заработать немного денег, мы начали собирать водоросли, которые на Олероне называли “сарт”, а в других местах – “гемон”. Они росли на скалах далеко от берега, и собирать их можно было только во время очень сильного отлива. В те времена их использовали для производства желатина – сушили, обесцвечивали и применяли для производства суррогатов.

Во время равноденствия были очень сильные отливы, и на сбор выходила вся семья. Коричневые курчавые водоросли вручную отрывали от скал и складывали в мешки из-под муки, взятые взаймы у месье Бушо. Надо было торопиться, так как вода стремительно начинала прибывать. Сознание, что нас может унести в море, одновременно и пугало, и приводило в восторг. Торопясь на берег, мы тащили за собой тяжелые мешки, которые подхватывала прибывающая вода. Собранное везли в сад месье Массона на двухколесной тележке, сделанной отцом из старых досок и изношенных велосипедных деталей.

Мешки с водорослями протекали и оставляли на мостовой шлейф воды и песка. Тележка жалобно скрипела, пока мы толкали ее по Портовой улице до ворот в сад месье Массона. Там водоросли раскладывали на траве вокруг фруктовых деревьев. За несколько дней солнце и дождь отбеливали мясистые глянцевитые ленты, они высыхали и становились ломкими и легкими как перышко. Потом их отвозили скупщику в Ле-Шато. За килограмм водорослей давали двадцать пять франков (около пяти долларов), но чтобы набрать этот килограмм, надо было очень постараться.

Володя стал искать на острове какую-нибудь работу, которая была бы ему по силам. В конце концов – скорее всего, благодаря тому, что у него был Военный крест [57], – его взяли на должность бухгалтера в Винный кооператив, общественную винодельню, производившую самый известный продукт региона – коньяк. Винный кооператив занимал большое полуразвалившееся здание на южной окраине Сен-Пьера. После этого, в начале 1944 года, семья Сосинских (Володя, Ариадна и Алеша) перебралась от нас на старую мельницу рядом с шоссе, поближе к кооперативу.

Мельница Куавр, построенная еще в XIX веке, превосходно сохранилась. Каркасы огромных крыльев вздымались высоко в небо. Сделанные когда-то умелыми руками старых мастеров внутренние деревянные конструкции, жернов, лестницы и колеса были в отличном состоянии. Саму мельницу теперь использовали как склад, а Сосинские жили на ферме мельника – в простеньком домике с земляными полами, сохранившем, однако, своеобразное обаяние. Во дворе был колодец с изящной треногой из кованого железа.

В переезде Сосинских на мельницу было одно преимущество, о котором взрослые открыто не говорили. В Сен-Пьере было больше возможностей тайно общаться с Сопротивлением с континента. На мельницу легко можно было пройти незамеченным. И хотя она стояла рядом с шоссе, мельница была расположена так, что если смотреть с дороги, то за колодцем, самой мельницей и домиком нельзя было увидеть ничего, что происходило во дворе.

Бабушка делила свое время между мельницей и домом Ардебер – это придавало ее жизни тот стремительный темп, который она так любила. Теперь в Сен-Дени жили только мы четверо – семья Андреевых. Мы с Сашей снова обрели свои привычные роли и из членов большой коммуны превратились обратно просто в дочку и сына своих родителей, это было приятно, но все-таки мне было одиноко. В свои тринадцать лет я жила жизнью взрослых, но мечтала о друзьях своего возраста. Во времена Петена молодежь была в моде , но в нашей деревне молодежи не было, кроме тех, кто посещал пронемецкий клуб, которым руководили девицы Буррад. На мою радость, я подружилась с мадам Марке, квартирной хозяйкой супругов Калита.

Она была хорошенькой парижской портнихой, вышедшей замуж за состоятельного биржевого маклера. Марке ушли на покой и переехали на Олерон перед самой войной. Моя подруга, недавно овдовевшая, утверждала, что она медиум и имеет связь с потусторонним миром. Шатобриан и Альфред де Виньи [58] Франсуа-Рене де Шатобриан (1762–1848) – французский писатель, политик и дипломат, один из первых представителей романтизма. Альфред де Виньи (1797–1863) – французский писатель-романтик. , когда были настроены благосклонно, диктовали ей свои новые сочинения. Сидя в темноте, она записывала их тексты в специальную тетрадку. Бабушка однажды присутствовала на одном таком сеансе и была очень впечатлена. К сожалению, мадам Марке не разрешала мне в этом участвовать. “Моя маленькая Ольга, – сказала она. – Ты слишком скептически настроена и можешь смутить духов”.

Гостиная мадам Марке была заставлена позолоченными креслами и пухлыми диванами, обитыми розовато-лиловой парчой. На стенах рядом с реалистическими зарисовками ирисов и лилий висели два портрета пастелью в натуральную величину – мадам Марке и ее муж. Мадам Марке была всегда одета в черное, но с парижским изяществом, которое мне очень нравилось. От нее пахло издававшими нежный аромат ирисов духами Quelques fleurs парижского парфюмерного дома Houbigant .

Одним из главных достоинств ее дома была библиотека, полная декадентской поэзии рубежа веков, пикантных романов и таких же пьес. Поскольку у меня не было друзей, а в школу я не ходила, то вознаграждала себя чтением подобных книг. Мне нравились эти намеки на телесную близость, которых совсем не было в целомудренной русской классической литературе. Родители не одобряли французский будуарный юмор, но не вмешивались. Еще несколько лет назад папа разрешил мне читать все, что я захочу, хоть маркиза де Сада, что вызвало негодование у бабушки. Де Сада у мадам Марке не было – приходилось довольствоваться Фейдо [59] Не совсем понятно, кого автор имеет в виду, так как существовали два писателя с такой фамилией: Эрнест Фейдо (1821–1873) – автор любовных романов, и его сын Жорж Фейдо (1862–1921) – известный комедиограф, автор пьес из жизни полусвета. .