Ольга Андреева-Карлайл - Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации [litres]

Теперь, в тесном семейном кругу, родители открыто говорили об участии отца в деятельности Сопротивления. Андрея Калиту недавно тоже приняли в местную ячейку. С материка попросили узнать план расположения немецких батарей на острове, а Калита был единственным гражданским, кроме Клары, кто имел туда свободный доступ. Поскольку отец доверял ему настолько, что даже рекомендовал в Сопротивление, я окончательно уверилась в том, что Андрей Калита и его жена – приличные люди. Хотя я и сохранила некоторые сомнения на их счет, но касались они в основном белого терьера Бебки. Они все трое казались мне слишком легкомысленными. В 1943 году, несмотря на чтение фривольной литературы, я судила людей слишком строго.

Отец, полковник Мерль и другие члены олеронской ячейки предлагали разные варианты нападения на немецких солдат или подрыва немецкой военной техники, однако лидеры Сопротивления на континенте эти предложения не приняли. Они хотели избежать репрессий в отношении мирного населения, которые неминуемо последовали бы за актами террора против оккупационных войск. Ведь так уже не раз происходило в других местах. Мой отец и полковник Мерль вели себя как строптивые подростки. Мысль о том, что немцев могут победить без их участия, была невыносима и для них, и для бабушки, которая по природе своей всегда была активисткой. Они с полковником вели жаркие споры на эту тему. Бабушка даже примирилась с тем, что полковник при ней назвал Клару cette garce (эта стерва). Она свято верила, что произошла трагическая ошибка, и Клару, которая жертвовала собой ради других, осуждают несправедливо. Бабушка считала, что однажды общество ее оправдает.

Жюльен уехал в Германию в куртке, сшитой мадам Лютен из старого армейского одеяла времен Первой мировой войны, оставленного нотариусом на память, а мой отец ходил в кителе, сделанном из поеденного молью клетчатого халата, который нам отдали Лютены. Несмотря на портновские таланты Чернушек – у них был чисто русский врожденный талант к шитью, – выглядели мы как цыганский табор. Это сходство только подчеркивал красный головной платок отца, который он носил на работе круглый год.

Кларе не нравилось, что отец носил этот платок, – она предупреждала, что он может привлечь лишнее внимание со стороны немцев. Они, мол, и так задавали много вопросов, не предвещавших ничего хорошего, про “этого длинного чернявого в красном платке, который работает в поле в одиночку”. Совсем недавно полковник Вольф язвительно поинтересовался, почему этот белый русский эмигрант все время носит красный платок. Однажды утром в начале февраля, когда отец в первый раз должен был отправиться отрабатывать немецкую трудовую повинность, мама в последний момент уговорила его сменить вызывающий платок на старый Володин берет.

На установке для добычи гравия трудились человек десять деревенских под руководством немецкого капрала. Рабочих сторожили вооруженные немецкие солдаты. Примитивный мотор тянул по песку полдюжины ржавых вагонеток, заполненных гравием, их опрокидывали в кузов грузовика. Французские рабочие, стоя у самой кромки воды, грузили лопатами мокрый гравий, а волны, разбивавшиеся у самых ног, обдавали их брызгами.

Дух товарищества, царивший среди деревенских, примирил моего отца с необходимостью там работать. Все в бригаде были настроены антинемецки. Они все время посмеивались себе под нос над намерениями немцев засадить весь пляж “роммелевской спаржей” – заостренными сосновыми кольями, оплетенными колючей проволокой, чтобы помешать высадке союзников на нашем берегу. Колья вырывало каждым приливом, и предприимчивые олеронцы за спиной у немцев собирали их на дрова. Знаменитый “лис пустыни” Роммель [60] Эрвин Роммель (1891–1944) – немецкий генерал-фельдмаршал, во время Второй мировой войны – командующий Африканским корпусом вермахта, затем – группой армий во Франции, один из командующих “Атлантического вала”. В 1944 году после неудавшегося покушения на Гитлера был обвинен в причастности к заговору. Учитывая его заслуги перед рейхом, ему было предложено на выбор либо предстать перед судом, либо принять яд. Он выбрал последнее, ему были устроены пышные государственные похороны. , один из разработчиков этого проекта, теперь был одним из двух главнокомандующих Атлантического вала.

Немцы, надзиравшие за французскими рабочими, были немолоды, молчаливы и, как правило, совсем не агрессивны. Они чувствовали, что прямое столкновение неизбежно, и совсем не хотели подливать масла в огонь своим будущим противникам. Для Германии новости были плохими: Муссолини пал, и теперь союзники брали Италию с юга.

По большей части военные, контролировавшие Олерон, были не из Германии, а из других европейских стран. Офицеры были все немцы, но уже не те подтянутые напористые пруссаки, от которых нам доставалось раньше. Это были люди, потерпевшие поражение в Северной Африке или в России, израненные и униженные. Для них Олерон был тихой гаванью, и они хотели, чтобы так продолжалось и дальше. Для контроля за ними на острове иногда появлялись офицеры СС – но их было совсем мало.

Оборонительные сооружения Атлантического вала поражали – казалось, что немцы могут удерживать берега Франции бесконечно. Однако этой весной океан уже в который раз показал себя хозяином здешних мест. Говорили, что название “Олерон” происходит от английской морской команды all run [61]: услышав этот приказ, моряки должны были как можно быстрее проскочить зону опасных мелей и течений. И в самом деле, в районе нашего острова океан демонстрировал удивительную мощь. Он начинал разрушать укрепления раньше, чем их успевали достроить. На берегу мы иногда находили следы английских судов, потерпевших крушение неподалеку – разные полезные вещи вроде электрических лампочек made in England , пустые алюминиевые банки и даже лимоны, которых мы не видели уже несколько лет. Если бы высадка произошла здесь, ее исход решал бы океан, а не длинные минные поля вдоль всего берега, огромные бетономешалки и сотни тысяч километров колючей проволоки. Так просто Олерон бы не покорился.

Однажды в начале 1944 года, когда отца во второй раз послали на работы по добыче гравия, он стал свидетелем спора француза с немецким солдатом. Они друг друга не понимали и оба были в ярости. Под взглядами других французов немец выхватил револьвер и направил его на крестьянина. Отец, который обычно старался не афишировать свое знание немецкого, предложил себя в переводчики. В это время другие охранники позвали на пляж немецкого сержанта. Тот что-то сказал примирительным тоном – и инцидент был исчерпан.