Александр Вовк - Фронтовичок

– Не шуми, солдатик! – с выработанным давно спокойствием произнёс похоронщик. – У тебя своя работа, а у нас – своя. И не думай, что она мне очень нравится. Когда меня миной покалечило, то после госпиталя в это подразделение и определили. И на товарища моего не серчай, – он мотнул головой в сторону киргиза, – ему тоже не сладко пришлось под Сталинградом. А что с товарищами твоими так обращаемся, так ведь привыкли мы, только мертвыми и занимаемся, обыскиваем, документы оформляем, хороним. От живых людей отвыкли, они нам редко попадаются… Не серчай, солдатик! И с днем рождения тебя! – он широко улыбался. – Может, выпить хочешь? Так у нас завсегда имеется!

– Я отрицательно мотнул головой, спустился с танка и поплёлся к тому месту, где ещё вчера располагался наш ротный и связист с телефоном. Связи по-прежнему не было. Да и откуда ей взяться? Но я заметил, что два связиста этим вопросом всё же озабочены. Выделив меня из среды похоронной команды, они ко мне и обратились:

– Ты здесь главным будешь?

– Не знаю, буду ли дальше, но пока, кроме меня никого не осталось!

– Тогда принимай работу! Вот тебе трубка, сообщи на КП, что связь восстановлена.

– Да, мне-то зачем? Я и позывных не знаю! Со вчерашнего дня, наверняка, всё сменилось?

– Это мы разом! У тебя «Клён», узел связи – «Береза», а у комбата позывной – «Пятый», – подсказали связисты. Взял я трубку полевого телефона и доложил «Пятому», что участок ротной обороны удержан, а немцы отошли, с большими потерями. Комбат как услышал меня, так сразу ротного затребовал. Растерялся я, не знаю, как отвечать, а он мне опять кричит:

– Давай ротного на связь! Где он там, …, сутки не слышал! Да поскорее!

– Так ротного ещё вчера… тяжело… Я со старшиной в медсанбат раненых отправил. А ротный тяжелый был, не выдержал. А я здесь один…

– Как фамилия и звание? Почему не представляетесь по форме?

– Виноват! Красноармеец Потехин я, товарищ «Пятый»!

– Что значит один!? А кто оборону удержал? Кто танковую атаку отбил? Какие потери? Сколько боеприпасов осталось? Докладывайте! Всё докладывайте! Готовы ли немцев встречать, или думаете, войне конец…? Бога за бороду взяли? – не унимался комбат.

– Да, не было здесь никого, товарищ «Пятый»! Не было! Вот и пришлось мне… – долго в трубке слышался только шум, похожий на морской прибой, потом прорезался голос комбата. – Потехин, так ты один остался? А до начала боя, сколько в строю было?

– Только я и был…

– Что? Против роты немцев и пяти танков? Да ещё и живой остался?! Ну, сынок! Ну, сынок! А ты не брешешь мне? Ты, часом, не контуженный? Нет? А я-то думал, что у вас людей достаточно! У меня ведь резервов нет… А ты, значит, «никого здесь не было», – уже со смехом передразнил он меня. – Дорогой ты мой! Удружил, лучше не бывает! Сейчас пришлю тебе замену. Отыщи документы ротного. Карту, прежде всего, и немедленно дуй ко мне! Всё, конец связи! Жду тебя!

– Доплёлся я до КП батальона, выворачивая ноги, едва не на своих четырех. Ведь только солнышко блеснуло, морозец отпустил, и грязь такая сделалась, что вам и не представить! А комбат и внимания не обратил, что я весь в грязи, обнял, расцеловал:

– Выручил ты, Потехин, наш батальон! А я тебя, ты уж прости, раньше и не замечал… Никак не припомню что-то… В батальоне поначалу-то более шестисот человек числилось, а сейчас и двести не наберется! – Ротный рубанул воздух рукой. – Если так воевать и дальше будем, то нам народа всей России не хватит, чтобы ее отстоять! Вот бы каждый как ты, один против сотни фрицев… и выстоял! Кто бы мне сказал такое – я бы ещё и не поверил! Ну, да ладно! Сейчас пообедаем, и со мной к командиру полка поедешь. Вызывает! Велел и тебя привезти! Захотел лично поглядеть.

– Петр Степанович, – обратился комбат к немолодому офицеру, – ты нашего героя отмой до обеда, да переодень в исправное. И сапоги не пожалей… Новые выдай! Заслужил!

– А под вечер, сынки, – продолжил Василий Кузьмич, – приехали мы на КП полка. Комбат велел у входа дожидаться. Всюду народ военный куда-то торопится, все суетятся, только я и сижу без дела, да на женщин из санитарного батальона поглядываю. Забыл уже, какие они из себя. А они все красавицы, чистюли. Поглядели бы на меня утром, засмеяли бы, пожалуй. Потом меня в блиндаж позвали. Вошёл я, представился, как положено, а командир полка – он до того стоял у стола и что-то офицерам объяснял – сразу ко мне направился. А руки у него распахнуты для объятия, обращается к присутствующим:

– Вот, товарищи, полюбуйтесь на нашего героя-богатыря! – обнял он меня, словно сына, поцеловал, а мне неловко даже сделалось за подобную встречу. Только он опять меня обнял, потом взял за плечи и усадил как дорогого гостя за стол, на котором большая карта разложена. Говорит мне командир полка:

– В общих чертах я ситуацию уяснил, но подробности крайне интересны. Как же вы, Василий Кузьмич, в одиночку, да так грамотно оборону выстроили?

– Сам не знаю, товарищ полковник! Только показалось мне, будто всё в том бою было неправильным, что ли. Немцы почему-то обошлись без артиллерии. Да и танки погнали все легкие: броня у них худая и пушка слабовата. Вот мне и повезло.

– Видели? – повернулся командир полка к своим офицерам. – Василий Кузьмич тоже не лыком шит! Сам разобрался! Всё так и есть! Потому мы предполагаем, что немцы где-то концентрируют силы для прорыва. Но раз вы настолько везучий, то, может быть, и впредь вас одного вместо роты будем выставлять? Ведь пять танков подбили!

– Нет, товарищ полковник! Их всего четыре было. – Все засмеялись, а командир полка весело добавил. – Выходит, жалеете, что не все пять?

– Не успел я пожалеть! Немцы помешали! И убитых мне командир батальона лишних приписал. Я их около сорока настрелял. Остальных ещё до меня мои товарищи уложили. День был тяжелый… Четыре атаки. Хорошо, что артиллерия помогла. Просьба у меня, товарищ полковник, я же о многих товарищах своих знаю. Ну, как воевали, как погибали… Ротного теперь нет, чтобы родным отписать… Я много знаю. Мне надо…

– Не волнуйтесь, Василий Кузьмич! Эту печальную работу сделаем. И ваша помощь будет в самый раз. Мы же знаем, рота держалась геройски, и погибла вся тоже геройски; хорошо хоть ты, сынок, остался…

– Еще старшина наш, Петрович, остался! И два бойца из второго взвода, оба тяжелые. Я их перед боем в тыл отправил.

– Их тоже нет! – ответил командир полка. – Старшина Каленчук погиб от немецкой мины, выпущенной по нашей артиллерийской батарее. Это она вам помогала, пехоту отсекала. А к остальным раненым слишком поздно помощь пришла. Вечная им память, нашим героям! А вас я сейчас обрадую. Во-первых, с этой минуты вы – не красноармеец, а старший сержант, поскольку уже проявили себя хорошим младшим командиром. А во-вторых, мы тут представление подготовили о присвоении вам, Василий Кузьмич, звания Героя Советского Союза! Сегодня же и отправим. Вы только проверьте. Всяко случается, год или место рождения неточны, или… В общем, проверить надо! Исторические бумаги не должны содержать ошибок. Но почему не вижу радости, Василий Кузьмич!