Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Латинские глаголы продолжали плавно звучать, кружась во временном цикле, от настоящего до давно прошедшего времени. Он уже собирался повернуться и взглянуть на учеников, когда увидел, как из леса появилась странная особа. Сначала репетитору показалось, что к дому идет молодой парень в шляпе, коротком кожаном джеркине и перчатках с крагами; с какой-то мужественной безмятежностью или уверенностью он вышел из-за деревьев и широким шагом двинулся к фермерскому дому. На его вытянутой руке сидела крупная птица: каштаново-бурая со светлой кремовой грудкой и с темными крапинами на крыльях. Нахохлившаяся птица покорно покачивалась на руке в такт шагам своего явно хорошо знакомого спутника.

Учителю представилось, что этот парень, этот укротивший ястреба юноша, служит работником на ферме. Или гостит здесь, состоя в родстве с семейством, возможно, приходится им кузеном. Но чуть позже он разглядел перекинутую через плечо и спускавшуюся ниже пояса косу, округлой формы груди, обтянутые курткой. Он заметил и то, что подоткнутые раньше юбки теперь поспешно опустились, скрыв чулки. Он увидел под шляпой бледное овальное лицо, дугообразный разлет бровей и пухлые алые губы.

Опираясь на подоконник, он подался вперед, едва не коснувшись носом стекла, и увидел, как эта женщина прошла справа налево перед окном, птица же продолжала спокойно сидеть на ее руке, а юбки колыхались волнами вокруг ботинок. Войдя во двор, она миновала слонявшихся там кур и гусей, завернула за угол дома и исчезла из виду.

Репетитор выпрямился, хмурое выражение стерлось с его лица, и над скудной юношеской бородкой промелькнула улыбка. В комнате за его спиной стало тихо. Он опомнился: урок, мальчики, спряжение глаголов.

Обернувшись, он сложил пальцы домиком, как, по его представлению, следовало делать любому почтенному учителю — совсем недавно так же поступали и его учителя в школе.

— Отлично, — похвалил он учеников.

Их взгляды обратились к нему, точно головки растений к солнцу. Он улыбнулся, глядя на их нежные, еще не сформировавшиеся лица, казавшиеся бледными и рыхловатыми, как неподнявшееся тесто, в льющемся из окна свете. Он сделал вид, что не заметил, как старший брат тычет под столом младшего заточенной палочкой, которой он выписывал на доске буквенные крючки и петли.

— А теперь, — сказал он им, — я хочу, чтобы вы поработали над переводом следующего предложения: «Благодарю вас, сэр, за ваше любезное письмо».

Они начали корпеть над заданием, склонившись над своими досками, старший (глупейший, по мнению учителя), открыв рот, шумно вздыхал, а младший сразу принялся выводить слова, склонив голову к левой руке. Вообще-то, серьезно говоря, непонятно, зачем давать этим детям уроки латыни? Разве судьбой им не предназначено стать фермерами, как их отцу и старшим братьям? Но, с другой стороны, какая ему самому польза от учебы? Долгие годы, проведенные в королевской школе, а в итоге, где он оказался? В затуманенном дымом доме, где пытается вложить в головы сыновей овечьего пастуха основы спряжений глаголов и общей латинской грамматики.

Дождавшись, когда мальчики закончили выполнять задание, он спросил:

— Как зовут вашу служанку? С птицей?

Младший брат посмотрел на него с откровенным удивлением.

Репетитор улыбнулся ему. Он гордился тем, что научился скрывать свои и читать чужие мысли, догадываясь, что может взбрести в голову людям и что они готовы сделать в следующий момент. Жизнь со вспыльчивым отцом отточила эти навыки с раннего детства. И репетитор видел, что старший не усмотрел в его вопросе никакой задней мысли, но младший, всего-то девяти лет от роду, кое-что заподозрил.

— С птицей? — переспросил старший. — У нее нет никакой птицы. — Он глянул на младшего. — Верно ведь?

— Нет? — Репетитор оценил их непонимающие взгляды и вновь представил на мгновение крапчатое рыжевато-коричневое оперение ястреба. — Вероятно, я ошибся.

— У нас служит Хетти, — поспешно добавил младший брат, — присматривает за свиньями и курами. — Он наморщил лоб. — Разве курицы тоже птицы?

— Конечно, птицы, только нелетающие, — кивнув ему, пояснил репетитор.

Он опять повернулся к окну. Выглянул. Ничего не изменилось. Ветер, деревья, листва, отара грязных овец, протянувшаяся до леса полоса ухоженной возделанной земли. Никакой девушки больше не наблюдалось. Могла ли на ее вытянутой руке сидеть обычная курица? Он сомневался.

Позже, в тот день, по окончании урока, репетитор, покинув дом, вышел на задний двор. Ему следовало бы сразу выйти на дорогу к городу, отправившись в дальний путь домой, однако хотелось еще разок увидеть ту девушку, хотелось поближе рассмотреть ее, может, даже поговорить с ней. К тому же у него появилось желание рассмотреть поближе и саму птицу, услышать, какие крики она издает. Может, ему удастся оценить весомость длинной косы девушки, погладить и ощутить шелковистость ее волос. Обходя дом, он взглянул на его окна. У него, разумеется, не было ни малейшего оправдания для появления на заднем дворе. Мать мальчиков могла догадаться, кого он там ищет, и мгновенно отослать его восвояси. Он мог потерять здесь свое место, поставить под угрозу хрупкое соглашение, заключенное его отцом с вдовой фермера. И все-таки такие размышления не заставили репетитора остановиться.

Он прошел по двору, удачно избежав грязных луж и кучек навоза. Утром, когда он объяснял ученикам сослагательное наклонение, лил дождь: он слышал тихий перестук капель по соломенной крыше дома. Небесный свет помрачнел, солнце заволокли облака; воздух еще не освободился от холодной зимней хватки. Пестрая курица усердно скребла лапками землю, тихо ворча о чем-то сама с собой.

Ему вспомнилась та девушка с длинной косой и ястребом. И вдруг он представил, как можно облегчить бремя, навязанное ему отцом. Его занятия с детьми на унылой пригородной ферме вполне могли стать терпимыми. Ему представились любовные свидания после уроков, прогулки в лесу, встречи за надворными постройками, за одним из сараев или складов.

Он ни на минуту не допускал мысли о том, что увиденная им женщина на самом деле была старшей дочерью покойного фермера. Она пользовалась особой известностью в здешних местах. Ходили слухи о присущих ей странностях, поговаривали, что она тронутая, чудаковатая, возможно, даже безумная. Он слышал, что она любит бродить одна по проселочным дорогам и лесам, собирая растения, и готовит из них какие-то сомнительные снадобья. Разумно было бы не переходить ей дорогу, поскольку в народе говорили, что она научилась всяким колдовским штучкам у одной старой карги, которая изготавливала зелья и обереги и могла одним взглядом убить ребенка. Говорили еще, что здешняя вдова живет в жутком страхе, опасаясь, что падчерица наложит на нее проклятье, особенно теперь, когда умер фермер. Отец, должно быть, любил старшую дочь, поскольку в завещании оставил ей значительное приданое. Хотя вряд ли, конечно, кому-то взбредет в голову жениться на ней. Ее мать, упокой Господи ее душу, была цыганкой, или колдуньей, или вообще лесной феей: репетитор слышал о ней множество невероятных историй. Его собственная мать неодобрительно трясла головой, когда в разговоре всплывало имя этой девушки.