Сергей Заграевский - Архитектор его величества

По бесконечной милости Господней, пока мы плывем по Восточному морю, Бог дает нам прекрасную погоду, все время дует попутный ветер. Мне не раз приходилось путешествовать на корабле, но такого легкого и приятного плавания я не припоминаю, слава Господу Богу нашему во веки вечные. Пищу, необходимую для бренных наших тел, слуги Арнульфа и русских послов готовят превосходно, и постель здесь даже удобнее, нежели в моей вормсской келье. Капитан нашего судна [5] В латинском оригинале — «главный на судне»; здесь и далее для простоты будет использоваться слово «капитан». — милейший и скромный мекленбуржец Хайнц.

К сожалению, на сем повествование о приятности моего путешествия заканчивается, ибо, как сказано в Писании, во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь. За время путешествия стараниями рыцаря Арнульфа и русских послов мои познания о Руси стали несравненно более глубокими, и ни счастья, ни успокоения они мне не принесли.

Не знаю, приходилось ли тебе встречаться при дворе его императорского величества с Арнульфом из Кесарии, поэтому на всякий случай опишу тебе сего тамплиера. По возрасту он немного старше меня: родился он вскоре после завоевания нашими Христовыми воинами Святой Земли, то есть в первые годы сего века. Ему не исполнилось и двадцати лет, когда он вступил в только что созданный орден Христа и Храма Соломона, и теперь, похоже, он считается одним из его первых рыцарей. Служа своему ордену, он ходил с паломниками по всему миру, бывал и на Руси, говорит на множестве языков, в том числе и на русском. Насколько я понял из его рассказов, еще при блаженной памяти императоре Лотаре II он был дворцовым советником по делам восточных стран и прежде всего Руси.

Впрочем, моя христианская любовь к сему тамплиеру от знаний о его заслугах не усилилась, ибо ведет он себя вовсе не так, как подобает добропорядочному монаху. Из его уст иногда исходят сквернословные выражения, поминает он и врага рода человеческого, и даже в непотребном смысле — имена Господа нашего и его блаженнейшей Матери, непорочной Девы Марии. Его лицо пересекают два глубоких шрама, ростом он выше меня почти на голову и гораздо шире в плечах. Ты, брат мой во Христе, знаешь, что я человек далеко не тучный: слишком часто по роду работы приходится мне лазать по строительным лесам. Но по сравнению с рыцарем Арнульфом я выгляжу низкорослым толстяком.

Держит сей рыцарь себя со мною так, будто я являюсь обременительной поклажею, которую необходимо в целости и сохранности довезти до Киева. Иными словами, он и в прямом, и в переносном смысле смотрит на меня свысока, нарушая завет Господень о том, что не умалившийся не войдет в Царство Небесное. Так же он держит себя и со всеми остальными нашими спутниками, кроме Ратибора Борисовича, главы русского посольства, и своих мрачных слуг, которые с ним уже не первый десяток лет и сами являются тамплиерами, хотя и более низкого ранга.

А русские послы, напротив, с каждым днем нравятся мне все больше и больше. Удивительно милые и приветливые люди, а приветливость благословенна Господом. Я тебе уже писал, что все они неплохо говорят на латыни. Двое из них — ближние дворяне князя Георгия, имена их — Ратибор Борисович и Прокопий Коснятич. Ратибору гораздо более шестидесяти лет от роду, он ровесник киевского князя и, насколько я понял, является его другом и наперсником едва ли не с мальчишеских лет. Это высокий, худощавый, седовласый воин, слегка прихрамывающий из-за какой-то старой раны. Прокопий гораздо моложе его. А третий, что меня обрадовало, — строитель. Зовут его Мирослав Чудинович, лет ему около тридцати пяти.

Мирослав мне много рассказывает о Руси, многое о сей стране я узнаю и из разговоров, которые ведут Арнульф, Ратибор и Прокопий — разумеется, только в тех случаях, когда они переходят на латынь, ибо чаще всего между собой они говорят по-русски. И вот что я должен тебе поведать о государстве, куда я волею нашего любимого императора направляюсь на старости лет, да спасет и помилует меня Господь. Если бы ты знал все то, что я тебе сейчас расскажу, то, думаю, нашел бы способ убедить его величество послать туда не меня и даже не Иоахима фон Либиха, а какого-нибудь ломбардца или француза из тех, кто таскается по нашей великой Империи со странствующими артелями и выпрашивает у баронов заказы на постройку хотя бы деревенских церквушек.

На Руси медведи по улицам городов не ходят, а если ходят, то только ручные — на привязи у скоморохов. И волки там не заменяют цепных собак. На Руси все еще хуже: уже более четверти века там идет непрерывная кровопролитная война, начавшаяся вскоре после смерти киевского князя Владимира Всеволодовича Мономаха, отца князя Георгия. И причина сей войны — не какая-нибудь прекрасная Елена, хотя о красоте русских женщин и ходят легенды. Причина войны — власть в Киеве, то есть право называться не просто князем, а великим князем, и раздавать своим детям те немногие города и княжества, которые еще признают киевскую власть.

Строго говоря, сия война началась еще раньше, лет сто назад, когда умер великий князь Ярослав, которого русские прозвали Мудрым. В те времена Русь входила в число наиболее сильных государств Божьего мира, и никто в нашей богоспасаемой Германии не рассказывал про нее сказок о медведях на улицах и волках на цепи. Мне, например, рассказали, что Ярослав был женат на шведской принцессе, его дочери стали норвежской, французской и венгерской королевами, сестра — королевою польской, а сын Ярослава Всеволод женился на дочери императора Византии Константина Мономаха. Конечно, если бы в России ходили по улицам волки и медведи, наши короли не заключили бы столько династических браков с русскими князьями.

Но когда Ярослав умер, после него осталось несколько сыновей. По обычаям наиболее просвещенных монархий, все они должны были находиться в Киеве под неусыпным надзором отца, а после смерти отца — под надзором старшего брата, и лишь наиболее доверенные из них могли быть посланы в другие области страны, и не владетелями, а наместниками. Но на Руси все было иначе: сыновья Ярослава еще при жизни отца получили собственные княжества, которые потом превратились в их наследные государства. У сих князей были дети, потом внуки, потом правнуки, и государства продолжили дробление.

Ярослав, разделяя страну между сыновьями, повелел, дабы Киевом владел старший в роду, а остальные князья подчинялись его верховной власти. Но его потомкам Господь дал большую плодовитость: трое — пятеро сыновей и множество дочерей — тут дело обычное. И род Ярослава постепенно настолько размножился и разветвился, что если в первых поколениях еще было возможно однозначно определить старшего, то потом наступила великая путаница, порождающая междоусобные войны. А в ходе войны даже неоспоримое старшинство редко уважается, господствует только сила. Странно, что столь недальновидный князь Ярослав остался в памяти потомков с прозвищем Мудрый.