Александр Антонов - Евпраксия

— Здравствуй, матушка. Какое несчастье вас постигло? — спросила Евпраксия и поклонилась Гедвиге.

— Я вижу, что и тебя не миновала беда. Ты ведь сбежала из обители. Этот бедный возок и твой вид — всё говорит, что ты уходила тайком из Кведлинбурга.

— Всё так и было, матушка. Но об этом потом. Нам бы умыться с дороги и поесть. Мы голодны.

— Да, я сейчас распоряжусь, — сказала Гедвига и повела всех в замок.

Несколько дней Евпраксия и Генрих встречались лишь за полуденной и вечерней трапезой. Они спрашивали о здоровье друг друга, о каких-либо мелочах быта и о том, чем занимались. Генриху оказалось интересным узнать, как Евпраксия справилась с изучением латыни. И читает ли она немецкие книги. Княжна отвечала, что то и другое у неё занимает много времени, а чтение латинских и немецких хроник приносит ей удовольствие.

Наступила третья зима, как Евпраксия покинула родной Киев. И она сочла, что пора напомнить Генриху о том, зачем он привёз её в Германию. Сам он, как показалось Евпраксии, вовсе забыл о своём желании и долге перед нею. Однажды она сидела у камина в покое, который называли библиотекой, и читала поэму Вергилия «Энеида». И когда вошёл в залу Генрих и остановился неподалёку у окна, Евпраксия спросила без обиняков:

— Дорогой жених, ты не забыл, с какой целью я провела два с половиной года в монастыре и какой долг ты должен исполнить?

Маркграф смутился. Он понимал, что Евпраксия права. Но и он не забыл своего долга. Больше того, не проходило дня и ночи, чтобы он не помнил о нём. Но что он мог поделать с собой, ежели над его существом довлел страх перед супружеством, порождённый минувшими испытаниями. Генрих отчётливо понимал, что, возложив на себя супружеский долг, он не сможет его выполнить. Сознание того убивало в нём всякие побуждения сказать невесте о том, что да, им пора идти под венец. Оставив без ответа вопрос Евпраксии, Генрих покинул библиотеку.

И неизвестно, сколько бы времени продолжалась эта неопределённость, если бы не приезд в Штаден княгини Оды. Увидев царящую в замке мёртвую зыбь, она всколыхнула её так, что жизнь в замке оживилась, а там и забурлила. Первой проснулась от спячки Гедвига, потому как Ода довела её до кипения своими горячими нападками.

— Ты, сестрица, помни, что держишь в руках счастье своего сына. И давай-ка вдохнём в него жажду жизни. Ты видишь, что Евпраксия теперь словно истинная немка. Она готова под венец, как, думаю, готов и мой племянник.

Вечером того же дня, за трапезой княгиня Ода заявила:

— Послезавтра я увожу вас всех в Гамбург, и там мы обвенчаем молодых. О, как я буду плясать на твоей свадьбе! — обнимая Генриха, сказала Ода. — У меня есть великолепные музыканты. И поверьте мне, что от их музыки даже столетние старцы запляшут! — Как показалось Оде, ей удалось убедить Генриха, что впереди всё будет у него хорошо. Надо только помнить об этом.

Вновь обрела свою весёлость и княжна. Тётушка убедила её, что всякие невзгоды в жизни можно преодолеть.

— Я верю, что ты, моя славная, вдохнёшь в своего семеюшку жажду быть хорошим мужем. Ведь он всегда был нежным и ласковым.

Графиня согласилась с княгиней Одой совершить венчание и свадьбу в Гамбурге.

— Только дай мне слово, любезная, что не будешь устраивать пышного торжества. Хочу, чтобы всё было скромно, по-семейному, — попросила Гедвига, сама посмотрела на сына, пытаясь понять, как он воспринял совет Оды и её согласие.

Генрих, казалось, был безучастен к разговору. Он даже не отозвался на бурное заявление княгини Оды.

— Ох, голубушка, - воскликнула Ода, — да я бы на всю Германию закатила пир, будь на то моя воля. Я бы и киян позвала. А они-то уж умеют пировать. Но если ты просишь, то всё будет скромно и достойно.

Однако на другой день за утренней трапезой, когда княгиня Ода сказала, что пора собираться в дорогу, Генрих наотрез отказался ехать в Гамбург. Ночью он вновь пережил всё, что случилось в Майнце. И опасался, что в Гамбурге может встретить кого-либо из николаитов. Его пугало одно: скандал, который он учинит при встрече с извращенцами. В любом случае он выхватит меч и ринется защищать свою честь.

— Ты уж прости меня, тётушка, но я не вижу нужды венчаться в Гамбурге. Тем более поняв желание матушки. В Штадене и храм хорош, и патеры достойные.

Княгиня Ода была огорчена, но не настолько, чтобы долго расстраиваться. А оставшись наедине с маркграфом после трапезы, она попыталась вызвать его на откровенный разговор, узнать, что угнетает его дух. Но все её попытки разбились, как о каменную стену.

— Тётушка, не пытай меня. Я мучаюсь головной болью, — слукавил Генрих и попытался покинуть трапезную.

Однако Ода удержала его. Она умела быть по-мужски откровенной и дерзкой. Сказала:

— От этой головной боли тебя избавит только супружеское ложе. Пора стать мужчиной.

Если бы только знала княгиня, какое больное место затронула она в душе Генриха, то прикусила бы язык. Он же лишь одарил Оду печальным взглядом и ушёл, оставив её в полном недоумении.

Так или иначе, но день венчания был намечен на воскресенье, за неделю до Рождества Христова. Все хлопоты взяла на себя княгиня Ода. В воскресенье из замка выехали две колесницы, запряжённые шестёрками лошадей. До церкви езды было не более пяти минут. Рядом с Генрихом сидела Ода, его посаженная мазь. Евпраксию сопровождал боярин Родион. На удивление всем горожанам Штадена, эта пара россов была величественна и многим показалось, что именно они созданы друг для друга. Ан нет, к алтарю княжна Евпраксия шла рядом с маркграфом Генрихом. Он был по-прежнему красив лицом, но оно казалось безжизненным и напоминало маску. Даже голубые глаза словно бы застекленели. Глянув на него, люди спешили отвести взор.

В храме играла музыка, которую исполняли музыканты, вызванные Одой из Гамбурга. Хор пел величальную. Но ничто не вносило в обряд венчания оживления. Оно лишь мелькнуло, как отражённый летящим зеркальцем солнечный луч, когда патер спрашивал невесту:

— Готова ли ты, дочь моя, стать супругою маркграфа Генриха Штаденского?

Она отвечала с улыбкой, заставившей улыбнуться многих.

— Да, святой патер, готова и буду верной ему семеюшкой.

Генрих ответил на слова патера тусклым голосом и так тихо, что священнослужитель не расслышал.

— Повтори, сын мой, готов ли ты взять в жёны крещёную княжну россов.

— Да, отец патер, — ответил Генрих и спросил недовольно: — Что ещё?

— Спасибо, сын мой, — торопливо произнёс патер. — Я благословляю ваш союз, с тем и вознесу на ваши головы короны. Аминь.

Всё-таки маркграфа Генриха чтили в Штадене как короля и потому с терпением отнеслись к его капризам. Было совершено миропомазание, головы супругов украсили короны, и под звуки величального гимна обряд завершился.