Александр Антонов - Евпраксия

Пришла осень. Дожди заливали землю. В эти пасмурные, холодные дни в Штаден долетела весть о том, что император покинул Майнц и перебирается со двором в другую резиденцию. А через неделю, как раз накануне празднования дня святого Бенедикта, покровителя Германии, в Штаден примчал гонец. Он загнал коня, и тот перед подъёмным мостом упал и сдох. Сам гонец едва дополз до ворот. Стражи увидели его, помогли добраться под арку башни. Он крикнул:

— Графа Генриха зовите! — и упал в изнеможении.

Один из воинов побежал в замок и вскоре вернулся с маркграфом.

— Ну что туг? — спросил Генрих.

Стражи хлопотали возле гонца. Кто-то лил на лицо холодную воду, но вымокший до нитки гонец не приходил в чувство. Вскоре же прибежала Евпраксия. Увидев, что собравшиеся суетятся близ сомлевшего человека, она подошла к нему, опустилась на колени и прикоснулась рукой к его шее. Она словно бы гладила её, сама нашла нужную точку, и её нежные пальцы крепко надавили на шею. Гонец открыл глаза.

— Где граф? — спросил он.

— Говори, что случилось? — склонившись к гонцу, спросил Генрих.

— Ваша светлость, тебя призывает императрица Берта. Она умирает.

— Но где, в Майнце?

— Нет, в Кёльне, — ответил гонец и вновь сник.

Генрих и Евпраксия посмотрели друг на друга.

— Тебе надо ехать немедленно. Но и я поеду с тобой, — сказала Евпраксия. — Одному тебе нельзя.

Лицо Генриха изменялось на глазах: оно становилось скорбным и суровым. Он вспомнил в сей миг не тётушку Берту, а императора. Объяснения тому он не нашёл, но Евпраксии сказал твёрдо:

— Ты останешься в замке. Мы едем с матушкой.

Сборы в дальний путь были недолгими. Вскоре дорожный дормез уже стоял у крыльца, слуги уложили в него всё нужное. Евпраксия велела сложить в колесницу бобровую и соболью шубы, благословила Генриха и его мать, осталась в замке за хозяйку. Она не знала, что провожала супруга в последний путь, что через какой-то месяц овдовеет. Это пока оставалось под покровом судьбы.

Ещё летом у императрицы Берты не было никаких признаков заболевания. Она даже ни разу не обращалась к своему лейб-медику маркизу Вальрааму. Правда, год назад она чуть было не слегла в постель от потрясения, кое испытала, выслушав всё, что в бреду выкрикивал её племянник Генрих Штаденский. Она и раньше подозревала, что орден николаитов никакое не богоугодное содружество, а сборище развратников. Но она и представить себе не могла, чтобы многие молодые именитые вельможи так низко пали в извращениях, что превратились в сатанинское стадо. Как она страдала за опозоренного племянника! Как она переживала за своих сыновей Конрада и Генриха-младшего, чтобы, не приведи господь, и они угодили в сатанинские руки николаитов. Она боготворила своих сыновей, особенно старшего, Конрада, свободного духом, сердечного и мягкого юношу. Однако императрице не следовало так волноваться за судьбы своих сыновей. К тому времени они лучше её знали истинный нрав своего отца и всё то, чем занимались николаиты. Знали братья и то, что он никогда не любил их и даже не общался с ними. Едва повзрослев, Конрад и Генрих сами стали избегать отца и годами жили у тётушек и дядюшек по материнской линии. И беспокойство матери улетучивалось, зная, что её сыновья под надёжной защитой благочестивых родственников. А вот судьба племянника беспокоила её с того самого дня, когда император призвал его к себе на службу. И потрясение, какое она испытала, выслушав беспамятную исповедь «ангелочка», вошло в сердце Берты незаживающей раной.

Она дала себе слово добиться того, чтобы Генрих Штаденский никогда больше не переступал сатанинской секты. А для этого ей нужно было встретиться с императором, который давно её избегал.

Наконец-то по воле случая Берте представилась возможность поговорить с супругом. Вскоре после переезда в Кёльн во дворце появился давний друг императора антипапа Климент III. Он пока властвовал на престоле римской церкви. В Кёльн он приехал для встречи с епископами Северной Германии. А так как было заведено, что император должен встречать папу вместе с императрицей, то в день появления Климента в Кёльне во дворец была приглашена Берта. Она не заставила себя ждать и приехала из замка Генриха Птицелова в кёльнский дворец.

Появившись в Розовой зале для гостей, Берта увидела императора, который пока один ждал приезда Климента. Он стоял у окна и смотрел на дорогу, ведущую к дворцу. Берта встала рядом с ним, спросила:

— Как твоё здоровье, ваше величество?

— Ты же знаешь, что я болею с того дня, как по твоей воле меня покинули сыновья.

— Да, государь, я это знаю и потому прошу проявить милость к племяннику Генриху Штаденскому, освободить его от службы, дабы и он не покинул нас.

— Но ему при мне хорошо. Он в моей милости.

— Нет, государь, вы жестоки к славному сыну Саксонского дома.

Император посмотрел на супругу с открытой ненавистью. Он разлюбил её давно, с той поры, как у него возникла распря с сыновьями. Последние два года он искал повод, чтобы расторгнуть супружеские узы. Но Берта не давала Генриху повода затеять развод. Однако, зная супруга, она постоянно ждала его коварных выпадов. И такое случилось. Год назад среди её придворных появился граф Вильгельм Баденский, красавец, умный, сладкоречивый. И Берта поняла, что его подослал император, дабы опорочить её честь. Однако соблазнитель был посрамлён и изгнан из окружения императрицы. Тогда Генрих поклялся в том, что найдёт верный путь совращения своей супруги. И теперь, как ему показалось, он стоял на пороге этого пути. Спросил супругу невинным голосом:

— Ваше величество, а в чём проявилась моя жестокость к твоему племяннику?

— Ты это знаешь лучше меня. Вспомни ту ночь в Майнце, когда его полумёртвым принесли во дворец с вашего сборища в «Орлином гнезде». Ты ведь не признаешься, что там произошло, а мне всё ведомо.

Генрих зло подумал: «Этот ублюдок преступил клятву. Его убить должно!» Берте же ответил ласково:

— Полно, любезная, ему стало плохо оттого, что выпил лишний кубок вина. Это недостойно мужчины. И если помнить, что я не только веселюсь, но и воюю с врагами державы, то мне нужны рыцари, а не девицы. Твой племянник не рыцарь. И если его кто-то обидел, оскорбил, в чём я сомневаюсь, то он должен был защитить свою честь.

Берта знала, что Генриха невозможно уличить в безнравственности. Даже тогда, когда его схватишь за руку, оп сумеет найти оправдание. И она сочла нужным согласиться с последним доводом императора.

— Да, ты прав, любезный. Возраст моего племянника таков, что ему должно защищать свою честь перед кем угодно. — И уколола супруга: — Даже перед императором.