Ольга Роман - Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

– Не трогать его! – закричал Дубровский, и мрачные его сообщники отступили.

– Вы свободны, – продолжал Дубровский, обращаясь к бледной княгине.

– Нет, – отвечала она. – Поздно – я обвенчана, я жена князя Верейского.

– Что вы говорите, – закричал с отчаяния Дубровский, – нет, вы не жена его, вы были приневолены, вы никогда не могли согласиться…

– Я согласилась, я дала клятву, – возразила она с твердостию, – князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня с ним. Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты… Но теперь, говорю вам, теперь поздно. Пустите нас».

– Все равно выходи за меня замуж, – уверенно говорит Володя.

Она посмотрела на него. Сероглазый, хороший. И такой ведь серьезный. И все-таки не князь Верейский, но сразу видно – Дубровский. Еще и имя такое же. Владимир. «Владимир», – улыбнулась она. Князь Ясно Солнышко.

«Браки заключаются на небесах», – подумала Петра.

– Да, – сказала она.

Петра не знала, когда она поняла, что, оказывается, любит Володю. И любила всегда. Что только она и он. Может быть, когда они стояли на Венчании в церкви. Или когда она уже после Таинства зажгла свечу перед иконой. Или это он нес ее на руках по мосту. Они вышли вдвоем, и она вспомнила такую традицию. Тогда он подхватил ее и закружил. А рядом был этот мостик через городскую речушку. Или когда они пригласили на чай пожилую соседку, а та позвала кого-то еще, и какую-то семейную пару, и каждый притащил из еды, кто что мог, и все поздравляли, и радовались, и улыбались.

А Неллия Александровна увела ее к себе и одела в белое-белое платье, простое и строгое, и ослепительно красивое, оставшееся со своей свадьбы. Новая власть еще не успела отобрать. И продать еще не продала, и на ткань не распорола. Все-таки берегла. Как будто знала. Что будет такой случай. Чуть завила локоны. Подала белые перчатки. Пелагея глянула на свое отражение в разбитом трюмо и тихо ахнула. Она и не знала. Что может быть такой красивый наряд. Что может быть такой чудесный, сияющий миг. Как будто сказка – вся жизнь. А потом ахнул Володя.

– Мне прямо неудобно, – тихо шепнула она потом Неллии Александровне. – Я такая счастливая. А ведь революция. Пир во время чумы.

– Он офицер? – также тихо заметила та, наклонившись к ней и показав взглядом на жениха.

– Да, – сказала Петра.

– Это твой праздник, Петя, – помолчав, просто сказала Неллия Александровна. – Белый, как лебедь. Как лебединая песня. «Брак по природе один, как одно рождение и одна смерть» [43] св. Макрина, сестра святителя Григория Нисского. .

А может быть, Петра поняла, что любит Володю, тогда, когда другая гостья откинула вдруг крышку стоявшего в углу бесполезного и забытого рояля, который в зиму разломают на дрова, но который сейчас еще стоял, и они с Володей закружились в вихре вальса. Отчаянном, торжествующем, счастливом. Забыв революцию, забыв опасность, забыв то, что будет завтра. Забыв все. Только круг…и еще один круг… Она и он. Володя.

– Не надо, – сначала возразила было Петра. – Мы ведь не знаем, кто может услышать. Или кто по улице будет идти. Вдруг какой-нибудь враг. А тут шум, музыка. Сразу понятно – недобитые твари собрались.

Но махнула рукой, когда Володя потянул ее танцевать.

«Погибать – так с музыкой», – подумала про себя. Да. С музыкой. Только не с такой. С другой: «Аллилуиа…» Вот именно: «Аллилуиа…» Раз, два, три… Шаг, и еще шаг, и еще… Свой счет и своя песня. «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа…» «Слышали вы слова Апостола, с которыми обращается он к фессалоникийцам, предписывая закон для целой жизни; потому что учение преподавалось тем, которые когда-либо обращались с Апостолом, польза же учения простирается на всю человеческую жизнь. “Всегда радуйтеся, – говорит он, – непрестанно молитеся. О всем благодарите” (1Фес. 5, 16–18)» [44] Василий Великий. Из беседы 4. «О благодарении». .

– С помощью Божией умудряйся устраивать себе так, чтобы возможно было держаться внутреннего подвига, который, по апостольскому слову, состоит из четырех частей: ко всем долготерпите, всегда радуйтесь, непрестанно молитесь и о всем благодарите.

Это воля Божия. Начинать должно с последнего, то есть с благодарения за все [45] Амвросий Оптинский. .

Этот счастливый вальс все-таки и закончился счастливо. Никто не появился и не прервал праздник. А потом все разошлись. Они с Володей вернулись в каморку. Она зашла к Неллии Александровне, оставила свое праздничное платье, поменяла на прежнюю одежду. И они с ним бросили одеяла на полу и уснули. Тут же и не раздеваясь и не проснувшись ни разу до самого утра.

наверное, подумал Володя, пока еще не успел уснуть.

Петра открыла глаза под утро. За окном занимался синий рассвет. Новый день, подумала Петра. Удивительный, праздничный день, улыбнулась она. Словно сказка. За окном был не только рассвет. За окном была революция. Но завтра. Она вспомнит об этом завтра. Это будет завтра. А пока у Золушки еще продолжается бал. На часах не пробило двенадцать. И карета не превратилась в тыкву. Петра приподнялась, тихо и бережно поцеловала Володю в нос и в щеку. Поправила хохолок челки надо лбом. Повернулась, устроилась поудобнее у него под плечом и снова уснула. Революция будет завтра. Или сегодня, но часа через два. А пока стоит рай. И, наверное, где-то совсем рядом поют над ними и закрывают их своими крылами райские птицы. От этого дня. И от всех этих дней.

Второй раз Петра проснулась, когда яркие лучи солнца уже заливали комнату. Володя сидел собравшийся и серьезный. Она встала, собралась, собрала чемоданчик. Уложила, спрятала Новый Завет и «Приношение современному монашеству» Игнатия Брянчанинова. Из собрания сочинений. Не удержалась и вздохнула. Было семь книжечек. И не возьмешь ведь, и не знаешь, что взять, все дорого и все надо читать. Взяла с той их с Павлом петроградской квартирки тогда этот томик. Наверное, решающими оказались вот эти слова:

«Уповаем, что убогий труд наш может быть с пользою приложен и в общежительном, и в штатном монастырях, и к жизни инока на подвории или при часовне, и к жизни инока, странствующего на корабле по требованию и обычаю государственному, и к жизни инока, находящегося в долговременном послушании посреди мира, и к жизни инока, постриженного в монашество при духовном училище, занимающего при нем какую-либо ученую или административную должность, – даже к жизни мирянина, который захотел бы среди мира с особенным тщанием заняться своим спасением» [46] Игнатий Брянчанинов. .