Игорь Додонов - «Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн

В реальности, как мы знаем, 22-ю армию успели к началу войны перебросить только в район Витебска.

4)

В общем, надо заметить, что наличие Второго стратегического эшелона да ещё с подобным удалением его армий от границы свидетельствует не об агрессивных планах Красной Армии, а именно о намерении наносить ответный удар. В противном случае, по крайней мере, три из пяти армий (16, 19 и 22-ю) надо было включать непосредственно в состав войск Первого стратегического эшелона и подводить непосредственно к границе. Максимальное накопление сил на направлении (направлениях) главного удара – это азбука. И её советское командование не могло не знать. Но почему-то распыляло силы. Не вяжется подобное положение дел с подготовкой вторжения.

Даже с учётом сосредоточения у границы всех сил Первого стратегического эшелона Генштаб рассчитывал иметь там 186 дивизий. В то же время уже в июне 1941 года считал, что немцы и их союзники сосредоточили для войны с СССР 170 дивизий (см. выше). Причём, даже в полосе Юго-Западного фронта, т.е. месте приложения главных усилий Красной Армии, предполагалось наличие 98 немецких, румынских и венгерских дивизий (см. выше). Это против наших планируемых 97. Вряд ли командование РККА строило планы нападения при таком соотношении сил. А вот сдержать удар противника вполне было возможно. Подошедшие армии Второго стратегического эшелона давали возможность добиться перевеса и создать группировку для контрнаступления.

Нельзя не отметить, что Резун умело использует в своих целях созданный в официальной советской историографии миф о так называемой «стратегической обороне», суть которого сводится к тому, что в июне 1941 года Красная Армия готовилась к обороне. «Надёргивая» цитат из мемуаров и работ советских военачальников, Резун как бы вопрошает: «И какая же это была оборона?» Мы уже убедились, что «выуживать» нужные участки из текстов, иногда, правда, их «подправляя», он – мастер.

Вот несколько приводимых им в «Ледоколе» цитат.

Из воспоминаний («Размышления о минувшем») генерала С.А. Калинина:

« «Да и укрепления-то, наверное, не потребуются. Ведь мы готовимся не к обороне, а к наступлению, будем бить врага на его же территории»» [82; 244-245].

« «Не всегда же мы будем обороняться. Отступление – дело вынужденное…

К тому же оборона никогда не считалась и не считается главным видом боевых действий…»» [82; 245] .

Генерал армии М.И. Казаков:

««После начала войны в планы его использования (Второго стратегического эшелона – И.Д., В.С.) пришлось внести кардинальные изменения»» [82; 244].

Генерал-майор В.Земсков:

« « Эти резервы (Второй стратегический эшелон – И.Д., В.С.) мы вынуждены были использовать не для наступления в соответствии с планом, а для обороны»» [82; 244].

Генерал армии С.П. Иванов:

« « В случае если бы войскам Первого стратегического эшелона удалось… перенести боевые действия на территорию противника ещё до развёртывания главных сил, Второй стратегический эшелон должен был нарастить усилия Первого эшелона и развивать ответный удар в соответствии с общим стратегическим замыслом»» [82; 244].

К последней цитате Резун делает ехидную оговорку:

«В этой фразе не должен смущать термин «ответный удар»» [82; 244].

Генерал М.Ф. Лукин (бывший командующий 16-й армии):

« « Мы собирались воевать на территории противника»» [82; 248].

После приведения подобных высказываний Резун делает, как кажется, обоснованный вывод:

«Если советские войска готовятся к обороне, то надо зарываться в землю, создавая непрерывную линию траншей от Ледовитого океана до устья Дуная. Но они этого не делают…» [82; 250].

И если брать за основу советский миф о «стратегической обороне», то Резун абсолютно прав.

Но все его построения обесцениваются, как только уходишь от этого мифа и рассматриваешь реальные планы командования РККА. Ни одна из приведённых цитат (также, как и другие цитаты, которыми «обильно сдобрены» повествования Резуна) не говорит ровным счётом ничего о подготовке Советским Союзом агрессии против Германии и её союзников. Они однозначно свидетельствуют, что Красная Армия готовилась наступать. Но наступать и совершать политический акт агрессии, как вы понимаете, не всегда одно и то же.

Не менее сильным приёмом Резуна является построение своей теории без сопоставления её с реалиями внешнеполитической обстановки предвоенного периода, оценкой этой обстановки советским руководством, а также с его взглядами на характер грядущей войны. Специалист, конечно, видит безусловный минус подобного приёма, а потому быстро находит аргументы, чтобы возразить британскому автору. Но для массового читателя отсутствие внешнеполитического фона деятельности советского правительства и военных делает резуновские построения весьма убедительными. И то, что при этом политическое и военное руководство СССР «думает» не то, что оно думало о внешней и внутренней политике своей страны в действительности, а то, что ему вменяет «думать» Резун, усиливает впечатление неоспоримости его доводов. Скажем, «думает» Сталин о мировой революции. Спит и видит, как бы её экспортировать на Запад и советизировать всю Европу. Стало быть, он просто не может не готовится к агрессивной войне.

И под эту «волынку» начинают «вдалбливаться» в читательскую голову «истины» калибром поменьше: если дивизии «прячутся» в приграничных лесах, а не распевают полным составом прямо на виду у немцев в непосредственной близости от контрольно-следовой полосы под гармошку «Катюшу» с целью устрашения германских солдат, то они готовятся напасть на Германию. Если какая-то дивизия оказалась у границы в междуречье, а не накопала себе окопов на самом удалённом от немцев берегу, то она, безусловно, готовится напасть на немцев. Если какой-то советский лётчик в Бессарабии в разговоре с местным жителем «ляпнул», что ещё рассчитывает посмотреть на румынские города, то он, однозначно, готовится посмотреть на них в ходе завоевательного похода. И всё в таком же духе.

А между тем, неплохо было бы Резуну рассказать про то, как Сталин боялся спровоцировать немцев на военный конфликт стягиванием войск к границе. Но вермахт продолжал усиливать группировку на советских рубежах. Поэтому не делать подобное же мог только руководитель, абсолютно не заботящийся о безопасности своей страны. Сталин таковым не был. Отсюда и тайное, а не явное сосредоточение войск у границы.

Конечно, с позиций военной теории, войска следовало располагать не вплотную к границе, а на некотором удалении от неё, создав тем самым так называемую полосу обеспечения. Это гарантировало основные силы приграничных войск от внезапного нападения. И в принципе, чем шире данная полоса, тем лучше. Но Резун берёт положение военной теории и рассматривает его совершенно изолированно от взглядов советского политического и военного руководства. «Ни пяди советской земли врагу!» – это был не просто пропагандистский лозунг. Так мыслили политические лидеры, а военные вынуждены были с ними соглашаться. Кроме того, как уже неоднократно показывалось, и сами военные рассматривали грядущую войну, как войну наступательную. Напавший противник будет остановлен, а затем боевые действия будут перенесены на его территорию. При таких взглядах «задвигать» свои войска вглубь страны нецелесообразно. Как думали достичь наши военные остановки врага на рубежах СССР – остаётся вопросом. Планы прикрытия госграницы являлись наиболее слабо разработанной частью планов стратегического развёртывания войск РККА в случае войны. Следствием чего был указанный недостаток: влияния ли идеологической догмы или просто нехватки времени для разработки и приведения в жизнь планов обороны на рубеже границы? Скорее всего, и того, и другого.