Карл Марлантес - Маттерхорн [ЛП]

Персонажи, подразделения и события в романе вымышлены. Двадцать четвёртый полк морской пехоты – резервный полк, который не воевал во Вьетнаме. Маттерхорн, Вертолётная гора, Скай-Кэп и Эйгер – вымышленные вершины, а хребет Маттера не простирается на запад так далеко. Действие романа, однако, разворачивается в провинции Куангчи, Вьетнам, посреди других реальных мест. Романам требуются злодеи и герои, и в этом романе таковые выдуманы. Я служил под началом двух замечательных командиров батальона, один из которых погиб в бою, а их заместитель по оперативной работе был отличным пехотным офицером штаба.

Я горжусь тем, что служил с офицерами и рядовыми, ставшими примером таких моральных качеств, выучки и мужества, которые внушают человеку гордость за службу морским пехотинцем. Эти морские пехотинцы преодолели и усталость, и неудачи в проявлении храбрости, рассудительности и воли, и это заставляет меня гордиться тем, что я человек.

Меллас стоял под серыми муссонными тучами на узкой расчищенной полосе между краем леса и относительной безопасностью проволочного периметра. Он отсчитывал тринадцать морских пехотинцев патруля, которые один за другим выходили из зарослей, но крайнее утомление мешало сосредоточиться. Он безуспешно пытался отделаться от вони дерьма, плескавшегося выше над ним в наполовину залитых водой отхожих ямах по другую сторону колючей проволоки. Дождевые капли, срываясь с козырька каски и мельтеша перед глазами, падали на шелковистое жёлто-коричневое тканевое покрытие пластин неудобного нового бронежилета. Отсыревшие тёмно-зелёная футболка и трусы, которые мать подкрашивала для него какие-то три недели назад, тяжёло и холодно прилипли к телу под маскировочными курткой и штанами. Он был уверен, что ноги, руки, спину и шею под сырой одеждой усеяли пиявки, пусть сейчас он их и не чувствует. Так у пиявок всегда, думал он. Пока не насосутся крови, они такие мелкие и тонкие, так что редко чувствуешь их, если только они не шлёпаются на тебя с дерева; ни за что не почувствовать, как они прокалывают кожу. Какое-то природное обезболивающее в их слюне. Обнаруживаются они потом, когда раздуваются от крови и отваливаются подобно маленьким беременным животикам.

Когда последний пехотинец проследовал через лабиринты колючей проволоки и грубо сколоченные ворота, Меллас кивнул Фишеру, командиру отделения, одному из трёх в своём подчинении. 'Одиннадцать, плюс нас трое', – сказал он. Фишер кивнул в ответ, подтверждающе поднял большой палец и прошёл за периметр. Меллас вошёл вслед за ним, сопровождаемый радистом Гамильтоном.

Миновав проволочные заграждения, молодые морпехи патруля медленно поползли вверх по склону новой базы огневой поддержки 'Маттерхорн', сгибаясь от усталости, выбирая путь среди пней и мёртвых деревьев, не дававших никакого укрытия. Зелёный подлесок был срезан боевыми ножами, чтобы очистить сектора обстрела для оборонительных линий, и почва джунглей, когда-то пронизанная потоками воды, теперь представляла собой лишь чавкающую глину.

Тонкие мокрые лямки двух парусиновых бандольеров глубоко врезались Малласу в спину чуть ниже шеи, каждая весом в двадцать полных обойм к М-16. Лямки натёрли спину. Всё, чего ему сейчас хотелщсь, – залезть в палатку и скинуть их, а заодно мокрые ботинки и носки. Ещё хотелось забыться. Что, однако, было невозможно. Он знал, что ему всё-таки придётся разбираться с проблемой, о которой помкомвзвода Басс докладывал ему и которую он до поры избегал, оправдываясь необходимостью идти в дозор. Чёрный парень – он не помнил его имени, пулемётчик из третьего взвода, – был зол на комендор-сержанта роты, чьего имени он также не запомнил. Только во взводе Мелласа было сорок новых для него имён и лиц, а во всей роте – почти 200, и – хоть чёрные, хоть белые – все выглядели одинаково. Это сбивало его с толку. Все, от шкипера до последнего рядового, носили одну и ту же грязную изодранную маскировочную форму без знаков различия, так что нельзя было отличить людей друг от друга. Все были слишком худы, слишком молоды и слишком утомлены. К тому же все говорили на одном наречии, вставляя 'блядь' – или какое-нибудь прилагательное, существительное или глагол в связке со словом 'блядь' – через каждые четыре слова. Оставшиеся три слова касались недовольства по поводу пищи, почты, пребывания в лесу и девчонок, с которыми они крутили романы в школе. Меллас дал себе слово этому не поддаваться.

Тот чёрный парень рвался из леса, чтобы установить причины своих приступов мигрени, и кое-кто из братишек возбудился в его поддержку. Но комендор-сержант полагал, что парень притворяется и заслуживает лишь пинка под зад. Затем ещё один чёрный отказался стричься, и люди ополчились и по этому поводу. Меллас-то предполагал, что будет воевать. В школе морской пехоты никто не сказал ему, что придётся разбираться с юными Малкольмами Икс и красношеими фермерами из Джорджии. Почему военврачи ВМС не могут просто определиться, дерьмо с мигренями настоящее или нет? Ведь это они знатоки медицины. Неужели взводным на Иводзиме приходилось заниматься подобным вздором?

Меллас медленно потащился в гору, – Фишер сбоку, Гамильтон со своей рацией автоматически вслед, – и смутился от звука собственных ботинок, выдираемых из грязи, опасаясь, что их чернота и блеск привлекут внимание. Тогда, чтоб отвлечь от них, он стал выговаривать Фишеру за пулемётчика отделения Хиппи, который слишком громко шумел, когда Фишер приказал выдвинуть пулемёт в голову маленькой колонны после того, как головному дозорному почудилось какое-то движение. Простое упоминание о недавней чуть было не случившейся стычке с врагом, которого Меллас до сих пор ещё не видел, заставляло всё нутро его трепетать той вибрацией страха, что подобна высокому электрическому напряжению, которому некуда разрядиться. Одна его половина испытывала облегчение, что случилось непрямое попадание, но другую раздражало то, что шум мог означать вероятность ввязаться в бой, и его раздражение передалось и Фишеру.

Когда они достигли штатной позиции отделения в расположении роты, Меллас видел, как Фишер, едва сдерживая досаду, швырнул на землю три жердины, которые вырубил для себя и пары товарищей во время дозора.