Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Она была моложе лет на двадцать, и Георгию Николаевичу поначалу хотелось ее защитить. Фрося была слишком прямая и честная, таким в лагере всегда плохо, но за эти три недели он очень ясно почувствовал ее внутреннюю крепость. Такие, как Фрося, встречались крайне редко, они никогда не просили о помощи. Горчаков остановился, раскуривая гаснущую папиросу, снова двинулся вперед. Фрося была моложе, но по лагерным меркам вполне матерая – восемь лет только в Норильлаге! Освободилась, книгу пишет, она уже несколько раз о ней заговаривала…

– Фрося, почему вы не уехали на материк?

– Некуда и не к кому ехать. И не на что пока, да и… – она остановилась, поджидая Горчакова. – Хочу в больнице, где я бесправной зэчкой состояла, поработать нормально. Не дадут, конечно…

Она улыбнулась и двинулась дальше. Вскоре они вышли на болото и пошли краем, местами чавкали, местами попадались твердые каменистые гривки с низкими тщедушными сосенками. Болото было огромным, уходило вправо на многие километры, постепенно оно все открылось из-за леса. Осеннее, желтое, красное, зеленое. Кое-где на плотном мху как из ведра рассыпали крупной и спелой клюквы. По гривкам встречалась сладкая брусника. Фрося присаживалась, ела, посматривая на неторопливо догонявшего Горчакова.

Они уже прошли большую часть открытого пространства, впереди повышалось и росла тайга. Горчаков остановился, достал курево, обернулся, запоминая, как шли, небо было чистое, солнце мягко припекало. Фрося собирала бруснику.

– Георгий Николаевич, вы мне вчера так и не ответили, почему же этой заразой не заинтересовались сразу? Если первые больные в феврале появились? – Она встала и протянула ему полную пригоршню темных спелых ягод. – У нас в Норильске осенью была небольшая вспышка, наши сразу определили инфекционный гепатит. Кровь, моча, да и желтуха!

– Вы относитесь к Норильлагу, мы к Северному управлению… Если бы гражданские не начали болеть, никакой комиссии не было бы. Температура невысокая, два-три месяца на ногах… болезнь Боткина не самая смертельная.

– Осложнения возможны, цирроз, печеночная кома. Наш студент удивляется в микроскоп, а это мертвые ткани печени, попавшие в кровь. Они поражают нервную систему…

Горчаков с интересом слушал Фросю, улыбнулся.

– Вы думаете, эпидемиологам это все непонятно? Они нашими силами поднимут сейчас большой объем работ. Отчеты напишут – всю тайгу исследовали. Здесь им повышенный коэффициент, полярные платят… так уж все по-дурацки. Хорошо, хоть питание исследуют. Пусть узнают, что люди в лагерях едят.

Они долго шли тайгой, впереди показалась небольшая речка. Здесь ее переходили вброд. Фрося озадаченно обернулась на Горчакова:

– Похоже, глубоко, Георгий Николаевич? – спросила чуть растерянно, но тут же справилась с собой. – Ладно, не буду вас стесняться, но можете и отвернуться.

Она сняла рюкзак и села расшнуровывать ботинки.

– Я первый пройду, Фрося, и лучше это делать в ботинках.

– Да? – удивилась Фрося. – Ну ладно, тогда и в штанах.

Горчаков вырезал два шеста. Будь он один, пошел бы голым, но теперь они вместе двинулись в воду, как были. Дно было вязкое, речка небыстрая, с темной болотистой водой. У Горчакова получилось выше пояса, Фрося и грудь намочила. Вышли с черными от ила ногами.

– Чаю попьем, заодно и подсохнем… – Горчаков пошел к опушке и стал снимать рюкзак.

До лагеря оставалось совсем немного. И по времени, и следы человеческого присутствия стали попадаться чаще. Они пристроились на упавшем дереве, с которого кто-то обрубил сучки. Горчаков ушел отжать штаны, а Фрося зажгла костер, чему-то улыбалась, нарезая хлеб. Достала из рюкзака остатки утренней пшенной каши:

– Разогреть, Георгий Николаевич, или холодную съедим?

– Как сделаете, так и хорошо…

– Знаете, о чем я думаю? – Фрося не глядела на Горчакова. – Я много лет не стеснялась мужчин. Я их не считала за мужчин, а к вам привыкла, и вы уже для меня мужчина. Так это удивительно, я не могу объяснить. И вы тоже застеснялись, я видела!

– Ну да… не сверкать же перед вами голым задом. – Горчаков присел к жаркому огню.

– Да нет, я что-то другое хотела сказать… я в больнице столько голых задов перевидела. А уж в морге когда работала…

– Документы! – раздалось неожиданно из ближайших кустов, оттуда выходил невысокий мужчина в геологической энцефалитке. В руках ружье, взгляд настороженный.

Фрося ойкнула с испуга и застыла с ложкой и котелком в руках. Горчаков полез за командировочным удостоверением.

– Мы – медработники! – заговорила строго Фрося. – А вы кто?

– Бумаги покажите! Сюда положите и отойдите! – человек с ружьем смотрел очень недоверчиво. Взгляд колючий, как и небольшие рыжеватые усики.

Горчаков положил коричневую пропуск-книжечку расконвоированного. Мужик читал невнимательно, фотографию сличил, больше косился на нечаянных встречных.

– Куда идете?

– Медработники, – подтвердил Горчаков, – идем в лагпункт «Карьер».

– Что в рюкзаках?

– Ну-ка опустите ваше ружье, – возмутилась Фрося. – Как вы разговариваете? Вы кто такой?!

Мужчина явно не ожидал такого, сделал шаг в сторону, не опуская оружия.

– А ваши документы? – уставился на Фросю.

– Вы свои покажите! Люди воспитанные сначала представляются!

– Я сейчас схожу за конвоем, он тут рядом, и мы посмотрим, кто из нас воспитанный.

– Идите! – скомандовала Фрося и поставила котелок на огонь.

– Послушайте, мы действительно медработники, в рюкзаках у нас медикаменты и препараты для бактериологических исследований. Далеко еще до лагеря?

– Километра два… Я – геолог этого карьера. Что у вас за исследования? – Мужчина присел на конец бревна, положил ружье на колени и стал закуривать.

– Вы мне отдадите командировку? – спросил Горчаков. Он, в отличие от рассерженной Фроси, смотрел очень спокойно.

– В лагере отдам, – ответил строго геолог, но, неожиданно помягчев, добавил: – Сейчас кого только не встретишь в тайге.

– Но у нас же документы! Вот мой паспорт! – Фрося не без гордости достала паспорт из нагрудного кармана. – Я – вольная!

– Ну ладно-ладно, – мужик явно успокаивался. – Тут такие правила, я обязан проверить документы. Так вы с берега идете?

– С берега, – кивнул Горчаков, – хотим за день обернуться…

– Я прошу прощения, – неожиданно заискивающе попросил геолог и потрогал себя за усы, – не угостите хорошей папироской, три месяца не курил, вот, дрянью травимся.

Горчаков достал из пачки пару папирос и протянул.

– Спасибо, – обрадовался геолог, подсел ближе и тут же подкурил от уголька из костра, – у нас зэки на плечах все носят, дороги-то нет. Вы как прошли? Ничего? После дождей по тем болотам не пролезть!