Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Каша была готова, Горчаков с Фросей скребли ложками по стенкам котелка.

– Спирт несете?

– Нет, спирта нет! – ответил Горчаков.

– Это хорошо, тут у нас… – он то ли изучающе, то ли слегка испуганно смотрел. – Начальник лагеря – алкаш форменный, и опер такой же. Карьер без единого механизма разрабатывают, топор да лопата! А они пьют себе!

– Где же они берут? – спросила Фрося.

– И бражку гонят, и привозят. При старом начальнике порядок был, при нем все и построили. И зэки смирные были, а сейчас… – он затянулся папиросой. – Зэкам сапоги резиновые положены были, так они их прямо на Турухане продали и все пропили. – Геолог говорил с осужденьем, но в словах была и странная зависть.

– А вы почему же не доложите об этом, вы же руководитель? – спросила Фрося.

– Не-е, я уж как-нибудь до окончания сезона досижу и домой. Тут всем урка-нарядчик заправляет, вы с ним поаккуратнее. Гусев фамилия, с усами такой… по дружбе вас предупреждаю. Он начальника лагеря и спаивает. – Папироса кончилась, он бросил ее в костер. – Я раньше на трассе работал, еле убрался оттуда.

Геолог пересел еще ближе. Видно было, что человеку хочется поговорить со свежими людьми, особенно с женщиной.

– А на трассе чем же плохо? – Фрося укладывала пустой котелок в рюкзак.

– На полотне работать – обязательно попадешься. Кто наряды подписывает? Руководитель! Прошлой зимой подсунули мне, что они тачками за двести метров песок подвозили, ну я подписал, куда деваться, а тут комиссия из Ермаково! Хлоп наряды – у нас ни одной тачки нет на участке! А они там такой объем пририсовали – я уже сухари сушить думал!

Он посмотрел на Фросю со значением и продолжил:

– Хорошо, нарядчик старый зычара был. Нашел, как подмазать. Да сколько таких случаев! Мы с товарищем один техникум заканчивали, вместе сюда приехали, завербовались на три года, так он год уже сидит. В Игарке на Сухарихе тоже карьером гравийным командовал. Сам Баранов приехал с проверкой – замерили, а объемы добычи в одиннадцать раз завышены! А ведь оттуда гравий баржами сюда на трассу возили! Представляете, сколько работ приписали! И перевозку, и отсыпку! На товарища сразу наручники надели! Даже и не знаю, сколько ему дали…

– Так что же, построят дорогу или нет? – заинтересовалась Фрося.

– Мне все равно, уеду весной, женюсь, деньжат подзаработал… А вы где живете? В Ермаково? Меня, кстати, Вадим зовут, а вас? – он будто совсем забыл о Горчакове и говорил только с Фросей. Нервно приглаживал усы ладонью и сучил ногой.

– Я из Норильска. Зовут Фрося.

– А-а-а, – чуть разочарованно протянул геолог Вадим, – а к нам надолго?

– Сегодня обратно… – Фрося посмотрела на Горчакова. – Пора нам, Георгий Николаевич?

Они надели рюкзаки и двинулись по просеке. Вадим пытался идти рядом с Фросей, но тропа местами была сильно расхожена, ноги проваливались в рыжую торфяную жижу по колено. Вадим при всяком удобном случае пытался взять Фросю за локоть. Та отпихивалась и смотрела строго.

– Могу проводить на обратном пути. Вы без оружия?

– Мы без, а зачем провожать?

– Э-э-э, – сладострастно захихикал геолог, – тут у нас такие звери есть – пострашней медведя! Женщин по нескольку лет не видели… этот Гусев, он с двумя мальчишками, как с женами, живет! А остальные – кто как может! Так что вы тут осторожней!

– Какая у вас геологическая специальность? – спросил Горчаков.

– Да никакой! – Вадим остановился. – Незаконченное образование, хотели отчислить со второго курса техникума, да я успел завербоваться, теперь отсрочка мне. Тут специалистов не хватает… зэки сами все делают. Я дальше не пойду, вы одни идите. Не говорите, что со мной разговаривали… – он помялся, разглядывая Фросю. – Гусев – он с виду вежливый, да вы с ним осторожно!

Он сошел с тропы и исчез в тайге. Вскоре впереди обозначилась большая поляна с озером и лагерем, обнесенным высокой колючкой и вышками.

– Все на себе таскали… – Фрося шла мрачная, – и эту колючую проволоку тоже. Вам не приходилось ее носить?

– Приходилось, – подумав, кивнул Горчаков.

– Тяжелая, сволочь…

Они подошли. Лагерь выглядел неожиданно прилично. На берегу небольшого озера стоял свежесрубленный дом с просторным крыльцом и резными перилами, еще несколько бараков, тоже с крылечками, были внутри зоны. Вахта аккуратная. Заключенных в лагере не было, и только возле открытой летней кухни наблюдалось какое-то движение. Под навесом сидели несколько человек. Вскоре один из них направился к вахте.

Как и предупреждал геолог, нарядчикГусев оказался вежливым, с внимательным, не сильно добрым, но и не злым взглядом. Боксерский нос был сплющен и свернут чуть набок. Он был во всем гражданском – хорошие сапоги, брюки, пиджак. Гусев пригласил пообедать, но Фрося сразу приступила к делу – потребовала документы на продукты, сами продукты, баланду, которую готовили для зэков. Санчасти в лагере не было, больных тоже. Горчаков спросил про начальника лагеря. По словам Гусева, тот был на карьере и должен был прийти к вечеру.

Баланда представляла собой мутную воду, в которой плавало немного пшенной крупы и разварившиеся остатки карасей из озера. Хлеб серый, непропеченный. Кладовка была почти пустая, Фрося прямо там напустилась на завскладом, тот только морщился, чесал небритую щеку и посматривал на дверь. Вскоре в ней показался Гусев.

– Пойдемте пообедаем сначала! Пойдемте! – пригласил настойчиво.

На столе под навесом было накрыто. Хороший хлеб, лапша с мясом, на третье – компот из брусники с клюквой. Фрося злая стояла над всем этим богатством.

– Садитесь, – еще раз пригласил нарядчик.

Горчаков уже ел, кивнул Фросе, чтобы тоже садилась.

– Я не буду! – тихо и недобро ответила Фрося. – Я сейчас составлю акт о чудовищном состоянии кухни! О полном отсутствии витаминов! Покажите…

– Вы не волнуйтесь, – все так же спокойно согласился нарядчик, – пойдемте со мной, я покажу вам все документы. Пойдемте!

Они пошли в сторону вахты, потом к дому на берегу, Горчаков доел, закурил и чуть тревожно посматривал в ту сторону. Повар, убрав посуду, куда-то исчез. Из ближайшего барака вышел старик с чайником и направился к кухне. Он был босой, одет в драное и очень худой, ноги в чирьях. Увидев курящего Горчакова, старик остановился в немом почтении:

– Не оставите покурить, гражданин начальник?

Горчаков достал папиросу, взял со стола недоеденный хлеб и протянул. Тот явно не ждал ничего такого, растерялся, стал озираться по сторонам, хлеб немедленно исчез в лохмотьях за пазухой. Папиросу зажал в кулаке. Георгий Николаевич хорошо знал, что сейчас делается в его полуживых мозгах. Целая папироса была огромным богатством, на нее можно было обменять хлеба, или угостить кого-то из придурков, чтобы потом с чем-то обратиться, но и самому страшно хотелось покурить. Горчаков протянул ему свою недокуренную папиросу. Тут мозги старика включились, и он жадно присосался к папиросе шелушащимися губами.