Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Вскоре за поселком начались нетронутые берега с опрятной таежной зеленью невысоких холмов, черточки чаек парили в голубом небе. Могучая река, сужаясь, спокойно уходила за горизонт.

Коля обнял мать, прижался, Ася нащупала его руку, она все смотрела назад, там уже ничего не различить было – черные дымы над столицей конченой Сталинской Магистрали уже растворились в голубизне.

Они плыли, совершенно не представляя, что их ждет. У Аси в сумочке лежала рекомендация директрисы ермаковской школы. И больше ничего. Они мало знали про закрытый заполярный город с гигантскими предприятиями и шахтами. Город несметных богатств и бесчисленных заключенных. Где-то среди них был сейчас и з/к Георгий Николаевич Горчаков.

Или не был.

Ася запрещала себе об этом думать.

Девочка заплакала, ее мама присела на чемодан, расстегнулась и стала кормить. Тонкие сильные пальцы осторожно придерживали одеяло у крошечных человеческих губ.

Все, насколько это возможно, достоверно, многое документально. Все случаи репрессий, судьбы репрессированных и ссыльных взяты из реальной жизни того времени: из документов и воспоминаний. В некоторых случаях я оставил настоящие имена.

Прототипом Горчакова послужила судьба (и семья) выдающегося геолога Бориса Николаевича Рожкова, открывшего несколько действующих норильских месторождений. Его расстреляли 22 апреля 1938 года. Ему было 36 лет. Родственников, как это часто бывало, обманули, и они долго искали Бориса. Последним, кто видел бесстрашного и невероятно талантливого геолога, был палач Смоленской тюрьмы НКВД.

Я «продлил» жизнь Бориса Рожкова в этой книге.

В романе есть и другие «плохо спрятанные» благодарности автора. Например, Евфросинии Керсновской. Удивительной женщине, прошедшей ссылку и лагеря и оставившей подробные мемуары и рисунки (книга «Сколько стоит человек»). Керсновская ни разу не изменила своему невероятному мужеству и честности. С благодарностью и восхищением я выводил ее образ под именем Фроси Сосновской.

Почти то же можно сказать о начальнике Енисейского пароходства Иване Михайловиче Назарове, в романе он Макаров. Речники, читавшие рукопись, считали, что он получился очень похожим, и предлагали оставить его настоящее имя, думаю, это было бы неправильно. Я придумал его таким, каким он был нужен для романа, настоящий Назаров наверняка сложнее.

Книги Гинзбург, Солженицына, Шаламова и еще целого ряда авторов широко известны, но есть и другие имена. Работая над «Мерзлотой», я открыл для себя колоссальную, невообразимых размеров мемуарную лагерную и ссыльную литературу (иногда очень талантливую!).

То, что закрыты важные архивы, скверно, конечно, и прямо говорит о преемственности российской власти. Но кроме архивов есть множество свидетельств – воспоминаний, дневников, живых голосов участников событий, записанных обществом «Мемориал». Терабайты открытой достоверной информации по любым событиям и по любой территории нашей Родины.

Оказывается, наше общество не такое уж ленивое и нелюбопытное.

О местах действия романа. Города, поселки и фактории, тайга и тундра соответствуют действительности 1949–1953 годов. Я опирался на память капитана Козаченко (о нем ниже), карты и документы того времени и собственный опыт. Поэтому, например, поселка Дорофеевский сейчас уже не найти, как и многих других енисейских населенных пунктов. По оценке Виталия Козаченко, на настоящее время остался примерно один поселок из двадцати.

Александру Альбертовичу Сновскому. Бывшему заключенному Ермаковского лагеря. В 1949 году ему было 19 лет, когда он получил десять лет лагерей. Видимо, за характер. На следствии в ленинградских «Крестах» его спросили, знает ли он, куда попал, он ответил «В гестапо!». Освободился Александр Альбертович в Норильске, в 1955 году.

Мы познакомились по телефону – он написал семь книг о тех временах. Встретиться он отказался, но на вопросы отвечал и постепенно проникся к моим расспросам. Прочитав первые части рукописи, позвонил и сказал, что могу обращаться к нему в любое время. «Хоть ночью. Я все равно плохо сплю». И я звонил, а потом и ездил к нему в Санкт-Петербург, и мы разговаривали о том времени, быте и нравах, о лагерных отношениях. Он хорошо помнил многих людей и ярко о них рассказывал (о хирурге Богданове, начальнике Строительства-503 Барабанове, лагерном фотографе Гарике, банщиках, аптекарях, нарядчиках и особистах). Иногда звонил сам, вспомнив какие-то случаи из своей санитарско-фельдшерской практики и вообще лагерной жизни – молодой и сильный, он рвался на волю и, ради зачетов, освоил за колючей проволокой много профессий.

Он читал текст в черновых вариантах, потом готовый. Всегда охотно и внимательно, ни разу не сослался на здоровье, хотя за семь лет моей работы над книгой перенес несколько операций. Жалел, что нельзя дать в текст заковыристый лагерный мат, вспоминал – спокойно, не хвастаясь! – лагерную удаль и удачи в драках, с женщинами и в тяжелой работе. Сказал мне как-то: «Могу умирать спокойно, я остался в вашей книге». Везде, где можно было, я сохранял его речь, его умные и сдержанные, никогда не равнодушные эмоции.

Александр Сновский умер 26 мая 2020-го, ему было почти девяносто два года.

Виталию Александровичу Козаченко. Енисейскому капитану. Интеллигентному, простому, живому и остроумному. Человеку колоссального опыта и знаний. Его биография легла в основу образа Сан Саныча Белова. Капитан Козаченко простил мне с юмором, но не без грусти, когда увидел, как его собственная судьба превращается в литературу – в судьбу Сан Саныча.

Так же как и Сновский, обстоятельно и терпеливо отвечал на мои вопросы, готовил к нашим встречам материалы, карты Енисея с пометами, вырезки из газет разных времен. Он жил в Красноярске, мы встречались четыре раза – обсуждали уже готовые части книги. Ошибок было немного, все сложные места я выяснял с ним заранее, но были. Например, по поводу шторма в Енисейском заливе Виталий Александрович хитро улыбался: «Написано все точно, но на такой глубине во время шторма судно просто разбивает о дно. Они у вас все покойники!» Можно было просто «увеличить» глубину в том месте залива, но я переписал все заново. Даже боцмана пришлось спасать.

Козаченко прочел роман в первом черновом варианте. Он умер в возрасте девяноста лет 11 октября 2018 года. Я позвонил в то утро, просто проведать, жена сказала, что опоздал совсем немного.

В книге есть «поклон» Виталию Александровичу – он назван в романе своим именем на своем рабочем месте, а очерк «Бухта капитана Варзугина» принадлежит его перу. Такое ему «спасибо» на все время, пока будет жить эта книга. Но главное – в «Вечной мерзлоте» останется живой его любовь к Енисею и к его товарищам – умелым и мужественным енисейским речникам.