Эдвард Бульвер-Литтон - Гарольд, последний король Англосаксонский

Таны, принадлежащие к партии, враждебной Годвину, обменялись беспокойными взглядами, увидев Гарольда, но теперь лица их заметно прояснились.

Граф представил им своего племянника, который своей серьезностью произвел на них весьма выгодное впечатление; один Альред вздыхал, заметив в его прекрасном лице сильное сходство со Свейном.

Завязался разговор о плохом здоровье короля, о совершившемся мятеже и о необходимости подыскать подходящего наследника, который был бы способен взяться за бразды правления твердой рукой. Гарольд ничем не высказал своих заветных надежд и держал себя так, будто он никогда и не помышлял о престоле.

Прошло уже немало времени, и благородные таны начали хмуриться: им не нравилось, что наследник заставляет их так долго ждать в приемной. Наконец появился слуга и на немецком языке, который хотя и понятен саксонцу, но звучит чрезвычайно странно в его ушах, пригласил следовать за ним.

Этелинг, мальчик лет четырнадцати, казавшийся еще моложе, находился в большой комнате, убранной во вкусе Кнута, и занимался набивкой птичьего чучела, которое должно было служить приманкой молодому соколу, сидевшему возле своего господина. Это занятие составляло такую существенную часть саксонского воспитания, что таны благосклонно улыбнулись. В другом конце комнаты сидел какой-то нормандский духовник за столом с книгами и рукописями. Это был наставник, избранный Эдуардом, чтобы учить его французскому языку. На полу валялось множество игрушек, которыми забавлялись братья и сестры Эдгара; маленькая принцесса Маргерита сидела поодаль за вышиванием.

Когда Альред почтительно хотел приблизиться к Этелингу, чтобы благословить его, мальчик воскликнул на каком-то непонятном языке – смеси немецкого с французским:

– Эй ты, не подходи близко! Ты ведь пугаешь моего сокола... Ну смотри, что ты делаешь: раздавил мои прекрасные игрушки, которые присланы мне нормандским герцогом через доброго тана Вильгельма... Да ты видно ослеп!

– Сын мой, – ответил ласково Альред. – Эти игрушки могут иметь цену только для детей, а королевские сыновья раньше других выходят из детства... Оставь свои игрушки и сокола и поздоровайся с этими благородными танами, если тебе не противно говорить с ними по-английски.

– Я не хочу говорить на языке черни! Не хочу говорить по-английски! Я даже знаю его настолько, чтобы выругать няню или сеорла. Король Эдуард велел мне учиться по-французски, и мой учитель Годфруа говорит, что герцог Вильгельм сделает меня рыцарем, как только я буду хорошо говорить на его языке... Сегодня я не желаю больше учиться.

Эдуард сердито отвернулся, в то время как таны обменялись негодующими оскорбленными взглядами. Гарольд сделал над собой усилие, чтобы произнести с веселой улыбкой:

– Эдгар Этелинг, ты уже не так молод, чтобы не понять обязанности великих мира сего – жить для других. Неужели ты не гордишься при мысли, что можешь посвятить всю свою жизнь нашей прекрасной стране, благородные представители которой пришли к тебе, и говорить на языке Альфреда Великого.

– Альфреда Великого?! – повторил мальчик, надувшись. – Как мне надоедают этим Альфредом Великим! Меня мучают им каждый день! Если я Этелинг, то люди должны жить для меня, а вовсе не я для них... И если вы еще будете бранить меня, то я убегу в Руан к герцогу Вильгельму, который, как говорит Годфруа, никогда не станет читать мне наставлений!

С этими словами принц швырнул свое чучело в угол и бросился вырывать игрушки из рук своих сестер.

Серьезная Маргерита встала, подошла к брату и сказала ему на чистом английском языке:

– Стыдись, Эдгар! Если ты не будешь вести себя лучше, то я назову тебя бастардом.

Когда это слово, обиднее которого нет в саксонском языке и которое считается даже сеорлами самым ужасным ругательством, слетело с уст Маргериты, таны поспешили подойти к мальчику, ожидая, что он выйдет из себя.

– Называй меня, дура, как хочешь, – ответил равнодушно Эдгар, – я не саксонец, чтобы обращать внимание на подобные выражения.

– Довольно! – воскликнул с озлоблением самый гордый из танов, закручивая усы. – Кто позволяет называть себя бастардом, не будет никогда саксонским королем!

– Да я вовсе и не желаю быть королем – будет это известно тебе, грубияну с отвратительными усами, я хочу быть рыцарем, хочу носить шпоры. Убирайся отсюда!

– Уходим, мой сын, – произнес печально Альред.

Старик медленными, нерешительными шагами направился к двери, на пороге он остановился и оглянулся: Эдгар делал ему отвратительные гримасы, а Годфруа ехидно улыбался. Альред покачал головой и вышел из комнаты, эрлы последовали за ним.

– Прекрасный вождь для бородатых воинов! – воскликнул один из танов. – Прелестный король для саксонцев – нечего сказать! Достойнейший Альред! Мы больше не желаем слышать об Этелинге!

– Да я и не буду больше говорить о нем, – проговорил Альред.

– Всему виной воспитание под руководством нормандцев и немцев, – сказал Гарольд. – Мальчик только избалован, и мы могли бы исправить его.

– Ну, еще не известно, удастся ли исправить его, – возразил Альред, – нам и некогда заниматься воспитанием кого бы то ни было, потому что престол останется скоро без короля!

– Но кто же может спасти Англию от когтей нормандского герцога, который уже давно поглядывает на нее оком кровожадного тигра? – спросил внезапно Хакон. – Кто же может это, если не Этелинг?

– Ах, да! Кто в силах сделать это? – повторил Альред со вздохом.

– Кто?! – воскликнули таны в один голос. – Да кто же, если не мудрейший, храбрейший, достойнейший из нас всех? Выступи вперед, Гарольд, мы признаем тебя за своего владыку!

Таны вышли из дворца, не дождавшись ответа изумленного графа.

Вокруг Нортгемптона были расположены войска Моркара. Здесь собралось основное население Нортумбрии.

В лагере раздался вдруг крик: «К оружию!», который разбудил молодого графа Моркара. Он выскочил из своей палатки, чтобы узнать причину тревоги.

– Вы с ума сошли, – сказал он воинам, – если вы в этом направлении высматриваете неприятеля: ведь вы смотрите в сторону Мерсии, а оттуда может явить только мой брат Эдвин с подкреплением для нас.

Слова Моркара были переданы всем ратникам, которые, услышав радостную весть громко выражали свой восторг.

Когда исчезло пыльное облако, окутывавшее приближающихся, можно было заметить, как от отряда отделились два всадника и галопом поскакали вперед. За ними погнались еще двое: один со знаменем Мерсии, другой – с северо-валлийским. Голова одного из всадников была непокрыта, и нортумбрийцы при первом же взгляде узнали в нем Эдвина Ласкового, брата Моркара. Тот побежал ему навстречу, и братья обнялись под радостные восклицания обеих армий.