Александр Чаковский - Победа. Том первый

Едва все расселись, Черчилль вынул изо рта сигару и спросил:

— Кому быть председателем на пашей Конференции?

Он произнес эти слова быстро, словно боясь, что их произнесет кто-нибудь другой.

— Предлагаю президента Соединенных Штатов Америки Трумэна, — без промедления ответил Сталин.

— Английская делегация поддерживает это предложение, — сказал Черчилль, зажег спичку и поднес ее к сигаре.

Трумэн молчал. Он как бы давал возможность предложить другую кандидатуру. После того как Сталин и Черчилль высказались в его пользу, это ему, естественно ничем не угрожало.

Трумэн обвел взглядом всех, кто сидел в первом ряду у стола: своего соседа Бирнса, Сталина, Молотова, Вышинского, Громыко, Черчилля, Идена, Эттли. Все молчали.

Черчилль, видимо недовольный задержкой, жевал копчик сигары.

В зале стояла тишипа. Сотрудники охраны — советские, американские, английские, в военной форме или в гражданской одежде — безмолвно стояли вдоль степ и у дверей.

Слышно было только, как жужжат комары.

Снаружи, под большим зеркального стекла окном, выходившим на озеро Юнгфернзее, расположились советские автоматчики. Посредине озера стояли три небольших военных корабля под советским, американским и британским флагами. Контуры кораблей четко и рельефно вырисовывались на водной глади.

Трумэн посмотрел на корабли, словно надеясь, что и там выскажутся за его избрание.

Молчание затягивалось. Все ждали, согласится ли Трумэн или откажется.

Президент молчал. Ему хотелось продлить эти исторические секунды. Мельком он взглянул на часы. Было пятнадцать минут шестого.

В эти минуты Трумэн внутренне торжествовал. Оказывается, вершить судьбы мира не так уж сложно! Всего три месяца назад он стал президентом Соединенных Штатов, а сегодня Сталин и Черчилль уже просят его председательствовать на Конференции, решающей судьбы послевоенной Европы.

Трумэну еще никогда не приходилось возглавлять совещания подобного масштаба. Предложение Сталина застало его врасплох. Такой чести, такого признания, пусть пока просто формального, он никак не ожидал еще пять минут назад.

Но как только короткий шок прошел, Хрумэн подумал:

"А чем, собственно, эта Конференция отличается от заседания любой сенатской комиссии или правления крупного консорциума, где президент являлся бы и главным акционером? Тем, что происходит не на Капитолийском холме и не в каменном мешке нью — йоркского небоскреба, а в старомодном поместье, столь непривычном для американского бизнесмена? Но в конце концов, и дом Вашингтона, где начиналась история Америки, тоже был подражанием английской архитектуре! В чем же разница? В том, что здесь собрались самые могущественные люди века?

Но разве не этот сидящий напротив человек, о котором ходит столько противоречивых легенд, разве не он только что выдвинул кандидатуру американского президента?.."

Чувствуя, что его молчание затягивается, Трумэн сказал:

— Принимаю на себя председательствование на нашей Конференции.

О и произнес эти слова отнюдь не торжественно, а сухо и деловито, как бы подчеркивая, что считает Конференцию обычным, будничным делом, а свое председательствование на ней само собой разумеющимся. Энергичным движением приподнявшись, Трумэн пододвинул тяжелое кресло к столу.

— Я позволю себе, — продолжал он, сразу переходя к делу, — поставить перед вамп некоторые из вопросов, накопившиеся к моменту нашей встречи и требующие неотложного рассмотрения. А затем мы обсудим сам порядок дня Конференции.

Итак, никаких приветствий! Ничего похожего на тосты!

К делу!

Трумэн говорил быстро, как человек, который уверен в том, что люди, сидящие перед ним, заранее сознают неоспоримость всего, что им будет сказано.

Это слегка покоробило Черчилля. Не вынимая изо рта сигары, он пробурчал:

— Надеюсь, мы будем иметь право сделать добавления к порядку дня.

Трумэн бросил мимолетный взгляд на Сталина, пытаясь понять, как он реагирует на эту реплику.

Но Сталин спокойно курил. Судя по всему, он, в отличие от Черчилля, не видел ничего предосудительного ни в словах, ни в тоне президента.

Это ободрило Трумэна. Не отвечая Черчиллю, он продолжал:

— Одной из самых острых проблем в настоящее время является установление какого — то механизма для урегулирования вопроса о мирных переговорах… Опыт Версальской конференции…

Трумэн говорил долго.

Он говорил бы еще дольше, если бы не комары. Они стаями вились над озером и, залетая в открытое окно меньше докучали Сталину и Черчиллю, которых постоянно обволакивал табачный дымок, но жалили некурящих в том числе американского президента. Во время своей речи Трумэн то и дело отгонял комаров листком бумаги, но однажды не выдержал и с силой ударил себя по щеке.

Закрыть окно было невозможно Из-за жары и табачного дыма. Но размахивать листком или давать себе пощечины Трумэн считал неприличным. Приходилось терпеть.

Стараясь отвлечься от комаров, он продолжал говорить.

Сослался на недостатки Версальской конференции, которая была проведена без должной подготовки. Предложил создать специальный Совет министров иностранных дел, состоящий из министров Великобритании, СССР, США, Франции и Китая.

— В этом духе и по этой линии, — закончил он свою речь, — и составлен мною проект создания Совета министров иностранных дел, который я и представляю на ваше рассмотрение…

Во время речи Трумэна в зале стояла тишина. Порой ее нарушал только шелест бумаг: из дверей комнат америкапской и английской делегаций появлялись люди — далеко не всех Трумэн знал в лицо, — бесшумно шагая по копру, они подходили то к Бирису и Леги, то к Идену или Керру. Приносили одни бумаги, забирали другие и так же бесшумно удалялись.

Сначала Трумэн невольно оглядывался на каждого, кго появлялся в дверях комнаты американской делегации.

Если бы от Гаррисона или Грогса поступили какие — нибудь сообщения, их должны были немедленно передать ему. На никто ничего подобного пе передавал, и вскоре Трумэн перестал обращать внимание на тех, кто входил в зал заседаний и кто из него выходил.

Как только президент окончил речь, его советники роздали членам советской и английской делегаций напечатанный на машинке текст проекта, о котором он говорил.

Помощник Молотова Подцероб немедленно вышел из зала — документ требовал срочного письменного перевода.

Когда эта процедура была закончена, Трумэн воззрился иа Сталина и Черчилля, пытаясь понять, какое впечатление произвела на них его речь.

Черчилль проявлял явные признаки нервозности. Он хмурился, сигара подрагивала в углу его рта. Время от времени он передергивал плечами, всем своим видом давая понять, что Конференция занимается не тем, чем нужно.