Дмитрий Марущенко - 10 лет благоденствия. Том I

– Это хорошая мысль, Саша, – сказал Матвей, – но слишком уж отдаленная. Нам нужно сначала разработать устав, по которому будем знать, кого можно принимать в члены, каким образом и что им говорить.

– Устав придумать проще пареной репы, – отрывисто сказал Якушкин. – На счет принятия скажу одно: чтобы избежать огласки, нужно принимать очень осторожно, не рассказывать об обществе, пока не будем уверенны в истинности благонамерений человека, которого хотим принять. И принимать лучше тех, кто известен всем нам. Если кто-то из нас не знает этого человека, тот кто хочет его принять должен рассказать о нем все, что знает.

– Ну-с, – хлопнул Сергей Муравьев по своим коленам и встал, – как создадите, так и позовете, интересно будет прочесть, что вы там насочиняете.

– Ты уже уходишь? – спросил Александр Муравьев. Все тоже немного удивились, что посреди такого серьезного разговора столь активный и одаренный человек решает покинуть их.

– Мне кажется это все пустой затеей. Извините, господа.

Сергей только отошел от возмутившихся против него товарищей, как что-то вспомнив остановился, чем сразу немного заставил замолкнуть их, и повернулся к Якушкину.

– Да, кстати! – сказал Сергей. – Куда ты направляешься, Иван Дмитриевич?

– Я думаю перевестись в 32-й пехотный полк.

– Это который недалеко от Полтавы, кажется?

– Да… Примерно там.

– Здорово… Наш отец живет под Полтавой, если повезет оказаться совсем рядом, милости просим в наше имение. Наш добрый старик будет тебе рад, как родному.

Сергей снова повернулся, чтобы уйти, как опять возвратился к Якушкину.

– А почему именно туда? Полк ничем не примечателен, насколько я знаю.

– Он примечателен тем, что им командует мой старый знакомый еще с 13-го года.

– О! Боевой товарищ! Ну тогда нечего его задерживать, – обратился ко всем остальным Сергей и вышел.

– Куда младший, туда и старший, – сказал Матвей и тоже встал.

– И ты уходишь? – удивился Александр.

– А ты предлагаешь, сию же минуту создавать устав для твоей идеи? Э, нет! Идея хорошая, но слишком глобальная, чтобы сразу в нее бросаться с головой. Обдумаем, спокойно и не спеша обсудим эту затею после, так что-нибудь толковое из этого и выйдет. А пока – честь имею!

Матвей откланялся и вышел, и четверо остались в комнате бездвижны и молчаливы.

– Думаю, Матвей прав, и нам не стоит пока спешить, – сказал Якушкин.

– Думается мне тоже, – поддержал Трубецкой.

Александр погрузился в серьезные и глубокие думы. За каких-то минут пять было сказано столько о его идее, до чего он сам еще не доходил своим далеким, широким и живым умом.

– Ну что ж, – сказал Александр, немного отвлекшись от своих дум, – если вы так думаете, значит, так и поступим.

Четверо офицеров разошлись по своим местожительствам обдумывать на досуге о своем кружке. И пока они этим занимались, мы должны рассказать читателю об общей обстановке в стране и за ее пределами, которая, безусловно, оказывала огромное и решающее влияние на мысли наших героев, – тех, что мы описали, и тех, что вскоре у нас здесь появятся. А обстановку в стране, как во всей Европе задавал всего один человек, которому мы будем должны определить немало времени и внимания, а именно – император всероссийский Александр Павлович.

Император Александр Павлович не был в России почти с отбытия армии, гнавшей врагов отечества со своей земли. Он не был хорошим военачальником, но зато был искуснейшим и, как это ни странно, честнейшим дипломатом и политиком. Военное дело он доверял полководцам, не входил в их планы и стратегии, но зато в разрешении международных дел, он один владел инициативой и задавал тон всем делам Европы. При нем всегда находились умнейшие помощники, однако же они чаще выполняли роль не советников, а просто исполнителей или переговорщиков. В свои дипломаты он не гнушался приглашать иностранцев, и самыми доверенными из них были тогда выходец из Италии Поццо ди Борго, внук выходца Пруссии Нессельроде и грек по происхождению граф Каподистрия.

Поццо ди Борго был самым горячим и крикливым из этой дипломатической троицы. Его необузданный характер объяснялся и извинялся его происхождением из родины Наполеона, которого он так ненавидел. Эта ненависть и привела его еще в первое десятилетие в Россию, которая с распростертыми объятиями принимала на службу всех врагов Наполеона.

Про Нессельроде достаточно будет сказать то, что ему было говорено самим императором при его назначении в качестве личного помощника его величества, которое произошло прямо перед Отечественной войной: «В случае войны мне нужен будет человек молодой, могущий всегда следовать за мной верхом и заведовать моей политической перепиской. Канцлер граф Румянцев стар, болезнен, на него нельзя возложить этой обязанности. Я решился остановить выбор на вас; надеюсь, что вы верно и с должным молчанием будете исполнять это поручение, доказывающее мое к вам доверие». На счет молчания император видимо находился еще под куражом, который наводил на него Поццо ди Борго, Нессельроде же такое упоминание про молчание было совсем излишне, учитывая его верную, послушную, скромную, хоть и талантливую личность. Его таланты приметил даже Наполеон, когда Нессельроде был в Париже в должности секретаря тамошнего русского посольства. Наполеон тогда сказал кому-то про него, что тот далеко пойдет. И в этом оказался прав.

Граф Каподистрия, получивший европейское медицинское образование, но преуспевший в карьере русской службы, был самым романтичным, не всегда логичным в своих действиях, но был оценён императором своей проницательностью. К подобной с Нессельроде покорностью в службе императору, Каподистрия имел в арсенале своих выдающихся качеств абсолютное бескорыстие, полную инертность и безразличие к карьеризму. С такими качествами на русской службе он бы никогда не достиг подобного высокого поста, если бы не любимец Александра с первых лет его царствования граф Новосильцев не обратил на него внимание.

Из близкого окружения Александра почти во всех путешествиях всегда сопровождал его Петр Михайлович Волконский. Он был назначен адъютантом Александра еще в 1797-м году императором Павлом Петровичем. С этого времени он был всегда при Александре, кроме четырех годов (с конца 1805 по 1810, когда сначала был дежурным генералом в армиях Буксгендена, потом Кутузова, а затем был отправлен во Францию для изучения устройства их генерального штаба). Набравшись опыта за рубежом, Волконский создал в Петербурге Генеральный Штаб, начальником которого стал сам, а также им же образована школа колонновожатых, выпускниками которой и комплектовались кадры нового военного органа управления.