Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч

Через несколько минут полетели от него в разные стороны на быстрых конях гонцы с приказом всем конным сотням стянуться утром к ханскому дворцу. Один из гонцов особенно торопился. Он вез сообщение о необычном распоряжении хана Абулхаира, адресованное аргынскому султану Джаныбеку. Найманит Кара-Оспан предупреждал своих друзей, что им следует опасаться чего-нибудь неожиданного, и обещал держать их в курсе всего происходящего в ханской ставке. Встревоженный султан Джаныбек тут же известил обо всем Керея и приказал своим джигитам быть настороже…

Два дня назад Акжол-бий с двумя джигитами отправился на соколиную охоту в сторону гор Аиртау. Красноглазые злые соколы и ястребы, истосковавшиеся за время поминок по свежей крови, обрадовали охотников богатым уловом…

Неделю охотились они, переезжая с места на место, и подсменные кони были нагружены связками огненно-рыжих лис и черно-бурых корсаков. К концу недели их разыскал наконец посланец султана Джаныбека. «В ханской ставке творится что-то непонятное, — сообщил он. — Чтобы не попасть в какую-нибудь беду, Акжол-бию лучше было бы возвратиться домой».

Акжол-бий знал, что султан Джаныбек не станет его беспокоить по пустякам. В тот же день он поспешил обратно. Спустившись с гор, он и оба джигита дали в полдень отдых лошадям на южном берегу реки Джангабыл, где когда-то находилась ставка хана Джучи. Все было спокойно в степи, но вдруг откуда ни возьмись появился каракипчак Кобланды-батыр в сопровождении десяти жасаков. Мрачнее тучи было его лицо, весь он был закутан в кольчугу и не слезал со своего коня, красавца Коксандака.

— Куда держишь путь, славный Кобланды-батыр? — спросил у него Акжол-бий, спокойно лежавший на траве у самой воды.

— Если ты не баба, то выходи на смертный бой! — закричал своим громовым голосом Кобланды-батыр. — В любом случае тебя ждет только смерть!..

И он завертел над головой своей страшной палицей, утолщенный конец которой величиной с детскую голову был залит свинцом.

— О батыр, неужели можно вызывать на поединок в голой степи? — удивленно воскликнул сопровождающий Акжол-бия молодой черноусый джигит. — Такие вещи у нас делаются при народе!..

— Не хочешь ли ты, щенок, чтобы я тебя раньше огрел этой дубиной? — загремел Кобланды-батыр. — Убирайся-ка поскорее с дороги и не суйся не в свое дело!

Акжол-бий хорошо знал, насколько сильна к нему ненависть кипчакского батыра, и не стал даже разговаривать с ним. «Посмотрим, что суждено мне от Бога!» — пробормотал он и велел джигиту привести своего стреноженного коня Акжанбаса. За неимением под рукой другого оружия, он взял простую березовую дубину, с которой охотился на лисиц и волков. Но так и не дав ему приготовиться, нетерпеливый Кобланды-батыр погнал своего коня в его сторону…

Едва успел повернуться Акжол-бий, как кипчакский батыр надвинулся на него всей массой — своей и коня. Пытаясь замахнуться дубиной, Акжол-бий угодил по закованному в латы плечу противника. Но в этот момент конь батыра всей грудью ударил не успевшего разбежаться коня Акжол-бия, и Кобланды с ходу опустил палицу на прикрытую лишь меховым малахаем голову своего врага. Череп Акжол-бия разлетелся на мелкие куски, а огромное тело рухнуло на песок. В ту же минуту, даже не придержав коня, Кобланды-батыр умчался в степь. За ним ускакали жасаки…

Оба джигита, ошеломленные всем происшедшим, не сразу пришли в себя. Еле подняв на коня безголовое тело, они поехали в сторону Орда-Базара. Еще с дороги отправили нарочного в аргынские аулы с вестью о случившемся…

Хан Абулхаир в это время беседовал в своем дворце с везиром Бахты-ходжой. Тот со всеми подробностями докладывал, как продвигается задуманное дело…

Султан Суюнчик не поверил вначале в преступность своей матери. Он как будто даже бросился на везира с обнаженным кинжалом в руке, воскликнув при этом: «Ты клевещешь на родившую меня женщину, гнусный пес!» Но когда он услышал, что об этой истории знает сам хан-отец, то успокоился. «Если ты струсишь и не осмелишься, как подобает мужчине-батыру, вынести ей смертный приговор, это все равно сделает твой отец!» — сказал ему везир. И еще говорил с ним Бахты-ходжа, что он должен быть достойным потомком Чингисхана, а тот не знал, что такое жалость. Женщинам приличествует она, и лишь трус может испытать это подлое чувство…

В конце концов султан Суюнчик согласился всенародно приговорить свою мать к смерти. Но коварный везир скрыл кое-какие подробности от самого хана. Несколько по-иному разговаривал он с юным султаном, который не в пример другим ханским наследникам был в близких отношениях с Бахты-ходжой.

Пользуясь своей дружбой, везир Бахты-ходжа отозвал юного султана в укромное место и долго сидел, не смея начать разговор. Понявший это Суюнчик сам пришел ему на помощь.

— Говори, ученый Бахты-ходжа, — сказал он. — Ты, кажется, скрываешь от меня что-то интересное!

— Что правда, то правда! — двусмысленно отвечал везир.

— Если эта тайна предназначена только для меня, то мои уши в твоем распоряжении, а ключ от моего рта у тебя, в кармане!

— Да, это предназначено только для тебя. Нет страшнее тайны, и от нее зависит все твое будущее…

— Говори же! — воскликнул Суюнчик.

Едва родившись, встретился он со всевозможными дворцовыми интригами и теперь насторожился. Первая мысль была о себе: «Неужели мне грозит откуда-нибудь опасность?!» А хитрый везир, словно в раскрытой книге, читал в его мыслях.

— Для того и рождается на свет орленок, чтобы стать орлом! — назидательно начал он. — Твой великий отец — хан Абулхаир, едва ему исполнилось семнадцать лет, правил всей степью Дешт-и-Кипчак. А ты моложе всего на четыре года, но никак не отделаешься от соблазна гарцевать целыми днями на лошади и качаться на качелях. Птенец, вовремя не вылупившийся из яйца, задохнется в скорлупе. А наследник, вовремя не занявший ханский престол, осужден на вечное страдание. День и ночь мерещатся ему упущенная из рук власть, и нет ничего страшнее этого!..

При упоминании о ханском троне у Суюнчика мгновенно вспыхнули глаза. Везир хорошо знал эти хищные огоньки в зрачках и специально добивался их появления. Теперь он умолк на несколько минут, словно погрузившись в думы, и лишь искоса, незаметно, наблюдал за своим учеником. Как он и ожидал, Суюнчик не выдержал.

— Как могу я хотя бы мечтать о ханском троне, если есть у меня другие братья, считающие себя старше и умнее! — вскричал он. — Они ведь тоже ханской крови…

Бахты-ходжа важно кивнул головой.

— Сын простолюдина — сын твоего отца, и только, — сказал он, продолжая прерванную беседу. — Сын хана — наследник престола и страны. Во все времена и у всех народов трудно было занять престол, ибо он один, а претендентов обычно несколько. Только мужественные, сильные люди достигали заветной цели. А на пути к ней всегда лежали трупы и лилась кровь. Чем больше крови проливали они, тем крепче было их правление.