Гарри Зурабян - Сошедшие с ковчега

г. Санкт-Петербург

– 16 апреля 1913 года было заключено перемирие между Болгарией и Турцией, – с нажимом пояснил Румянцев. – Во многом оно стало возможным благодаря результатам особой миссии, которая была возложена на вашего отца. Георгий Георгиевич, мы искренне сочувствуем вашему горю. Настало время открыть истину. Князь Георгий Размикович Лазорян, ваш батюшка, стал жертвой противоборства русской и германской разведок. Увы, такое случается. Несмотря на успехи дипломатов, для наших служб война никогда не заканчивается. Невидимая, тайная, она продолжается. С переменным успехом.

– Почему вы говорите об этом сейчас, по прошествии почти года? – стараясь скрыть волнение, спросил Георгий.

– Мы установили имена людей, имевших непосредственное отношение к гибели Георгия Размиковича, – ответил полковник.

– И подумали, что я захочу отомстить?

У нас нет такого понятия, как месть, – принялся терпеливо пояснять Румянцев. – Она – из области эмоций, которые, откровенно говоря, не приветствуются в нашей среде. Куда более мы ценим образованность, хладнокровие, знание языков, наблюдательность, склонность к аналитическому мышлению. А месть – опасна и жестока. К тому же, независимо от результата, обе стороны всегда оказываются проигравшими. Врага невозможно победить, руководствуясь одним только чувством мести.

– Я могу узнать имена этих…этих… – Лазорян нервно сглотнул и умолк, не в силах произнести слово «люди». Он не мог заставить себя назвать людьми тех, кто убил его отца.

– Не вижу причин скрывать это от вас, – ответил Яхонтов. – Того, кто отдал приказ, зовут барон Рудольф фон Бюрнер. Имя непосредственного исполнителя – Ахмед Зеки. Он турецкий поданный, но последние четыре года тесно сотрудничает с германской разведкой.

После того, как полковник назвал имена убийц, в кабинете надолго установилась тишина. Румянцев и Яхонтов с сочувствием смотрели на Георгия. Они догадывались, какие мысли и чувства владеют его разумом и сердцем. Но каждый из них не мог не отдать должное его выдержке и хладнокровию.

Лицо Георгия выглядело спокойным и отчасти бесстрастным. Лишь проблеск боли в глазах свидетельствовал о том, сколь тяжело он переживает гибель близкого человека и ту ошеломляющую новость, что ему довелось узнать.

– Милостивые государи, – прервал затянувшуюся паузу Лазорян, – мне понадобится время, чтобы обдумать ваше предложение. Прошу понять, после всего, что вы сказали, я не могу вот так, сразу, дать однозначный ответ.

– Георгий Георгиевич, – мягко обратился к нему Румянцев, – мы понимаем ваши чувства. Поэтому с ответом не торопим. Но, уверен, у вас есть вопросы по поводу службы, которую мы намерены предложить. В связи с этим мне представляется разумным, если сейчас мы попробуем ответить хотя бы на некоторые из них. Вы согласны со мной?

– Согласен, Дмитрий Иванович.

– В таком случае приступим. На какой вопрос вы хотели бы получить ответ прежде всего?

– Где я буду служить?

Яхонтов понял, что не дает покоя Лазоряну и поспешил развеять его сомнения:

– Смею заверить, вам не придется шпионить за теми, с кем вы делите тяготы службы. К Департаменту контрразведки вы будете иметь весьма отдаленное отношение. Наша задача состоит в том, чтобы предупреждать и пресекать действия вражеских разведок и их агентов на территории Российской империи. В случае вашего согласия вы поступите в распоряжение Департамента военной разведки при Генеральном штабе российской армии.

– Значит, флот все-таки придется оставить, – с нотками сожаления в голосе удрученно заметил Лазорян.

– Отчего же, вы по-прежнему останетесь на службе в военно-морском ведомстве. Но проходить она будет вне пределов Отечества и несколько изменится ее характер. Полем вашей битвы станут не морские и океанские просторы, а тайная дипломатия, секретные миссии, особые поручения.

– Но я совершенно не готов к этому, – обескуражено ответил Георгий.

– Все мы рождаемся детьми, лишь в зрелом возрасте к нам приходит понимание, насколько неисповедимы пути Господни, – философски обронил Яхонтов. – Все, что нужно, вы узнаете. Для того Дмитрий Иванович и согласился временно взять на себя роль вашего Вергилия.

– Вергилия? – удивленно переспросил Георгий.

Полковник вздохнул, задумчиво помассировал лоб рукой, затем устало взглянул на Лазоряна:

– Георгий Георгиевич, заранее прошу простить мне грубость. Но я позволю себе быть откровенным и даже жестким. Хочу, чтобы вы ясно и четко уяснили одну вещь. В работе специальных служб нет ни малейшего намека на романтический флер, бесстрашных героев, чьи подвиги овеяны славой, а имена – тайной. Мы больше походим на золотарей или рудокопов, работаем с «отходами» международной дипломатии. Зачастую в темноте, в грязи, при полном отсутствии изысканных ароматов. Копаемся бог весть в чем, чтобы отыскать песчинку, которая приведет «золотоносной жиле». Но, случается, что и не приводит…

Видя, как по лицу Лазоряна промелькнула гримаса брезгливости, Яхонтов скупо улыбнулся:

– Полно вам так реагировать на мои слова. Наша служба – одна из глав «Божественной комедии» великого Данте. Точнее, трагикомедии. Чтобы помочь вам понять ее суть, но более – проникнуть в смысл, Дмитрий Иванович выразил готовность стать вашим персональным Вергилием.

– В том случае, если мой ответ будет положительным, – напомнил Георгий.

– У вас есть еще вопросы? – поинтересовался полковник таким тоном, словно положительный ответ Лазоряна являлся для него делом решенным.

– Не хотелось бы, господа, обременять вас моими семейными проблемами, но, как вы, вероятно, знаете, я женат.

– Можете рассказать жене о сегодняшней встрече, – догадавшись, о чем хотел спросить Лазорян, ответил Яхонтов.

С минуту Георгий внимательно смотрел на него, затем осторожно поинтересовался:

– Если я правильно понял, мое будущее назначение подразумевает присутствие рядом Анастасии?

– Вы правильно поняли, – тонко улыбнулся полковник.

«У него дьявольская улыбка Мефистофеля, – промелькнуло в голове Лазоряна. – Наверное, вот так же улыбались некогда и его предки, в течение трехсот лет милостиво принимая богатую дань русских князей. У этого человека в крови – облагать данью все, что попадает в поле его зрения, будь то целое государство или жизнь одного человека».

В этот момент ему в голову внезапно пришла невероятная мысль. Она настолько поразила его, что он не сумел скрыть своих чувств. Отголоски ее, должно быть, отразились на его лице, потому что он услышал голос полковника, в котором отчетливо прозвучали тревожные нотки:

– Что с вами, Георгий Георгиевич?

– Могу я задать вопрос, надеясь, что ответ будет откровенным и честным? – решил пойти ва-банк Лазорян.