Янина Дикаева - Серебряный след

– Не надо меня теперь пугать, заодно и сплетни собирать… – растерялся он.

– Пугать и не собираюсь, но за оскорбления своего щенка и за все потрепанные им нервы сельчан ответишь ты! – крикнул Хайрулла. И не прошло доли секунды как его кинжал рассек наполовину плечо Мовлиду. Мужчина упал к его ногам в огромную лужу собственной крови. С криком выбежала его жена Кесират. Сбежались соседи. Военные, естественно, сразу же скрутили Хайруллу. Мовлиду оказали первую помощь, быстро остановили кровь и отвезли в районную больницу. Рана оказалась не смертельной, но ее хватило, чтобы перевернуть вверх дном всю жизнь Хайруллы, жизнь, которую он собирал по крупицам, через годы лишений и потерь…

Без нужды не вынимай из ножен…

Новость пронеслась диким эхом по всему горному Шарою. Держа в руках окровавленный кинжал, Хайрулла шел посередине двух солдат к своему двору. Малик от ужаса упал лицом на землю, пытаясь спрятаться, зарыться, снова уйти во вчерашнюю ночь и не проснуться, чтобы не увидеть этот злосчастный день. Муъминат выбежала навстречу. Она встретилась глазами с ним. Съехавший на плечи платок, учащенное дыхание, немой ужас в огромных черных глазах. Как же она напомнила ему первый кадр из их жизненного фильма, который начался десять лет назад в ту ветреную осеннюю ночь. И неужели сейчас в этот весенний день суждено было настать его развязке?

– Собирайся быстрее! Времени мало, – подтолкнул его вперед один из солдат.

– Куда же теперь? Он что убил его? Можно я с вами поеду… – вопросы Хамида один за другим сыпались в безызвестность.

– Не убил, но хотел. А этого достаточно. Можете ехать с нами, – дал добро солдат. Муъминат молча принесла кое-какие вещи. – Только бы не заплакать перед братом, – твердил ее разум.

– Детей береги! – тихо промолвил Хайрулла. Он искал глазами что-то. Взгляд мужчины упал на близнецов. Анас и Асет все также игрались на траве, проявляя совершенное безразличие ко всему происходящему у них дома на тот момент. Хайрулла ничего не сказал. И разумом, и сердцем понимал он, что споткнулся сейчас на горной жизненной тропе и безвозвратно летит в эту бездну. Виноват ли он? Может и да. Он был слугой своих неуемных страстей, а не терпения, которое, как известно, имеет ключ к любым дверям. А может и не был он виноват. Маленькие недочеловечки, подобные Мовлиду и Андарбеку, движимые своей такой же маленькой завистью, сами того не осознавая, становятся участниками крушения чьей-то большой жизни…

Абдул-Хамид подошел к сестре:

– Муъминат, не переживай. Слава Аллаху Мовлид жив, от кровников скрываться Хайрулле не придется. Он сам служит властям. Вот увидишь допрос проведут или как там у них это называется, и отпустят. Сегодня, наверное, уже не получится, а завтра приедем мы домой, – бормотал что-то растерянный Хамид.

Муъминат молча смотрела на них. Ненависть и злоба переполняли ее до краев. Она на тот момент ненавидела всех и Андарбека, и Мовлида, и себя, и свой аул и весь этот белый свет.

– Почему я не могу ничего сделать? Ну почему? Если я смогла когда-то прилюдно встать на защиту его чести, посвятив ему свою юность, да и всю жизнь, неужели я не в силах сейчас что-то сделать? – слезы сдавили горло, мысли сдавили голову… Муъминат хотелось все бросить, пойти во двор Муртазовых и просто добить умирающего Мовлида. растоптать его, как он растоптал своим невежеством сегодня ее хрупкое женское счастье.

Прибежала вечно плачущая Написат. Бросилась ее успокаивать.

– Все обойдется, моя дорогая, вот увидишь, как обойдется.

– Да, конечно, – улыбнулась через силу Муъминат.

– А может и обойдется? Еще же ничего окончательно не решено – промелькнула надежда…

Надежда – вечный, негаснущий огонь в сердцах миллионов людей на земле. Огонь, который не в силах потушить никакая сила на земле. Говорят, она умирает последней, но это не так, она не умирает, она, как и душа вылетает с плоти человека и блуждает по свету, пока не найдет чье-то другое израненное сердце, чтобы вселиться в него… Приближающаяся ночь стала испытанием для Муъминат. Уставшее тело просило сна, а сердце беспокойно билось от грядущей неизвестности.

– Мам! – тихо позвал ее Малик.

– Чего тебе?

– Ты спишь?

– Спала, бы если бы ты не разбудил.

– Не спала, я знаю! – мальчишка ловко юркнул в темноте под одеяло к матери. Муъминат ласково прижала сына к себе.

– Ну чего ты, Малик пришел? Иди к детям. Анас с Асет начнут плакать, когда тебя не увидят рядом. Им же страшно, они же маленькие.

– Не пойду. Я с тобой хочу быть. Им не будет страшно, их все равно двое, а мы с тобой одни… теперь совсем одни остались… – сглотнул слезу мальчишка.

– Малик! Ты что плачешь? – удивилась мать.

– Можно подумать сама не плакала, – обиженно прошептал в ответ ребенок. Муъминат молча согласилась с ним. Так и заснули они… а ночь перемешала все: и мысли, и слезы, и сны. Прошло месяца два, как-то раз Малик выбежал во двор, услышав топот коня. Приехал Хамид.

– А где дада? – громко окликнул его племянник.

Хамид погладил его по голове и спросил:

– Где мать? Иди позови. И устало опустился на пенек. Муъминат вышла.

– Посадили его…

– На сколько?

– На пять лет…

Наступило глухое молчание. Теплый ветер выбил из-под платка черную прядь волос Муъминат. Тень безграничной печали еще больше придавала красоту ее лицу. Первая слезинка, как первая капля весеннего дождя, неожиданно скатилась по щеке.

– Муъминат, ко всему надо быть готовой в этой жизни. Могло бы быть и хуже. А пять лет, вот увидишь, как быстро пролетят. Нужды ни в чем не почувствуешь. Отец и я во всем тебе поможем, где нужна мужская сила. И сыновья твои вырастут. Чем больше испытаний, тем ближе к Аллаху. Не забывай об этом. Ты слышишь меня, сестра? Ладно, я позже приду. Малик, слушайся мать. Ты теперь за главного в семье – потрепал по плечу племянника Хамид.

Вести быстро разлетелись по всему Шарою. Приходили все посочувствовать Муъминат. Остаться с малышней в горах одной очень тяжело для женщины. Везде нужны мужские руки, сила и воля. Все предлагали свою помощь, просили обратиться к ним в любое время… А дни начали идти, похожие друг на друга, мрачные и серые.

Весну сменило лето, его в свою очередь осень, а за ней приковыляла и злая старушка-зима. Муъминат не доставляла никому никаких хлопот ни брату, ни отцу. Разве что во время пахоты чувствовала себя чуточку беззащитной. И там всегда подоспевал Хамид.

Муъминат старалась даже в самых неприметных мелочах не показывать свою слабость – перед детьми, перед отцом, перед сельчанами, перед природой, но саму себя ведь не обманешь. Ей было неимоверно тяжело, но еще тяжелей было каждый день натягивать на себя маску беззаботности, чтобы освободить себя от цепей людского любопытства, жалости и лишних вопросов. Часто наставали секунды безграничной тоски, когда хотелось настоящего, родного тепла… в такие моменты она всегда вспоминала мать, только перед ней она могла бы стянуть с себя эту вымученную искусственную улыбку и вдоволь выплакаться ей в плечо, показать свою слабость, раскрыть все свои ошибки и в ответ не получить укора. А остальные? А остальные слабее нее… отцу, брату, детям нужна была ее сила, чтобы боль за нее не мешала им жить. А он – первоисточник счастья и горя ее жизни, ее вечная борьба чувства и разума, любви и ненависти… он приходил только во сне и просил лишь об одном – беречь детей, как будто там за решеткой чувствовал, что готовится выйти в путь большая беда.