Олег Михайлов - Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)

Но вот Чапский отделился от толпы и с поклоном подошел к генералу:

– Хочу поблагодарить ясновельможного пана за доброе участие в судьбе многих несчастных моих соплеменников…

Ермолов выждал мгновение, пока их окружили прочие дворяне, и грозно сказал:

– Благодарю вас, граф, за ваше доброе обо мне мнение. Вы, по-видимому, убеждены, что я не хочу воспользоваться предоставленным мне правом – наказывать. Но я обязан предупредить вас, что впредь малейшее неосторожное слово ваше будет иметь самые печальные для вас последствия!

Давая понять, что разговор окончен, Ермолов повернулся и пошел, раздвигая танцующих, навстречу Надин, которая уже торопилась к нему.

Она подала ему руку, и они медленно вышли на балкон, в южную украинскую ночь.

– Надин, – тихо сказал Ермолов, понимая, что все должно решиться сейчас, и решиться бесповоротно. – Вы знаете, как я отношусь к вам, знаете о моих чувствах…

Она доверчиво прислонила завитую головку к его огромному плечу, ожидая признания. Ермолов заговорил громче, тверже:

– Но что у нас впереди? Я солдат, моя единственная господствующая страсть – служба, а жизнь беспокойна и подвержена непрерывным опасностям. Вам будет лучше расстаться со мною. Вы юны, хороши и встретите человека, который будет моложе и богаче меня и по роду своих занятий обеспечит вам покой и счастье…

Он замолчал. Молчала и Надин. Но вот она закрыла лицо руками и бросилась через залу.

«Надо было превозмочь любовь, – вспоминал Ермолов позднее. – Не без труда, но я успел…»

Шло время, гремели малые войны, а боевой генерал Ермолов по-прежнему оставался не у дел, с резервом Молдавской армии.

В начале 1808 года театром сражений сделалась шведская часть Финляндии, которая была занята русскими, а на юге продолжалась упорная война с Турцией. Ермолов томился в бездействии в Киеве, просил о переводе его в Молдавию. Он был нужен, о нем вспоминали боевые соратники, его знали и ценили.

Генерал-лейтенант А.А.Суворов за три месяца до своей случайной и нелепой гибели в водах Рымны сообщал из Бухареста о своих разговорах с Кутузовым о нем: «Он цену тебе знает в полной мере…» Отважный генерал-майор Кульнев писал Ермолову в мае 1811 года: «Ни время, ни отсутствие Ваше не могло истребить из памяти моей любви и того почтения, кое привлекли Вы себе от всей армии, что не лестно Вам говорю, и всегда об Вас вспоминал, для чего Вас не было в шведскую и последнюю кампанию, турецкую войну. Человеку с Вашими способностями не мешало знать образ той и другой войны, и, я полагаю, преградою сей мешала Вам какая ни есть придворная чумичка».

Между тем инспектор всей артиллерии Петр Иванович Меллер-ЗакомеЛьский обратился к Ермолову с лестным предложением о назначении его командиром гвардейской артиллерийской бригады. Тот страшился парадной службы, не имея к ней склонности, и вежливо отказал. Тем не менее сам император Александр Павлович через нового военного министра Барклая-де-Толли выразил настоятельное желание видеть Ермолова в гвардии. 10 мая 1811 года Ермолов получил гвардейскую артиллерийскую бригаду, а затем под его начало вошли также вновь сформированный Литовский и Измайловский гвардейские пехотные полки. Однако из-за тяжелого перелома руки он смог прибыть в Петербург лишь в октябре 1811 года. По указанию императора военный губернатор каждые две недели обязан был уведомлять его о состоянии здоровья Ермолова. Тот простодушно изумлялся: «Удивлен я был сим вниманием и стал сберегать руку, принадлежащую гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей…»

На Царицыном лугу под писк флейтуз и треск барабанов мимо государя проходила гвардия.

Преображенский, Семеновский, Измайловский – каждый из этих полков оставил славный след в военной истории России, каждый был школой для многих великих полководцев. Но хоть и канули в Лету недоброй памяти палочные павловские порядки, упразднены букли и косы, усилиями Аракчеева вновь торжествовала шагистика, кроение и перекроение солдатских кафтанов, причинявшее армии только страдания и болезни. «Сколько в нашем российском войске, – размышлял Ермолов, находясь в свите императора, – вождей, отличных умом, познаниями, храбростию, которые были многократно в сражениях, одерживали славные победы, известны в Европе, а у нас никуда не годятся, потому что не понимают премудрости пригонки амуниции!»

Тело солдата всовывали в панталоны, застегивавшиеся под самой грудью, на ребрах, а мундиры были узки и тесны. Краги из твердой, как дуб, кожи имели по бокам множество начищенных пуговок, которые возможно было застегнуть лишь посредством железного крючка. Высокие кивера на голове держались с помощью чешуйчатых ремешков, туго затянутых под подбородком. Грудь солдата стеснена ранцевыми ремнями, перехватывавшими скатанную и перекинутую через плечо шинель. Сам, без помощи товарища воин не мог одеть себя. В случае нужды один помогал другому расстегнуть крючки, пряжки, портупею.

Александр Павлович, на белой бесхвостой кобыле, смотрел, как равномерно и однообразно гвардейцы поднимают в такт барабану ноги и вытягивают носки, но улыбался чему-то другому, слушая говорившего ему румяного Милорадовича. Ермолов догадался, что Милорадович, по обыкновению, рассказывает государю одну из своих многочисленных любовных историй, до которых молодой царь был большой охотник. Чуть позади них, прямо и твердо сидя на лошади, глядел на Милорадовича со злобой и тоской Аракчеев, ревнуя его к государю. В стороне военный министр Барклай-де-Толли, поглаживая изуродованную у Прейсиш-Эйлау левую руку, тихо отдавал приказания своему адъютанту, удальцу и поэту князю Чавчавадзе.

«Разводы, парады, караулы, смотры… – хмуро думал Ермолов, с механической отрешенностью следя за марширующей гвардейской пехотой, во главе которой, подавая пример, вышагивал отменным гусиным шагом ее бригадный начальник великий князь Николай Павлович. – Но когда же дело? Черт попутал меня оказаться при дворе. Вот и с турками все окончилось без меня! Напрасно Михаила Ларионович через военного министра просил о моем переводе к себе начальником артиллерии. Снова всемилостивейший отказ!..»

Лишь издали мог следить Ермолов за действиями любимого полководца, разгромившего турецкую армию.

В начале 1812 года Кутузов добился в Бухаресте заключения выгодного мира, по которому Бессарабия была освобождена от оттоманского ига и отошла к России, а границей сделалась река Прут.

«Михаила Ларионович носит звание генерала от инфантерии, но победил турок силою артиллерийского и инженерного гения…» – размышлял Ермолов, трогая свою лошадь вслед за свитой.